Врангель
Шрифт:
Претворять же земельный закон в жизнь в полной мере главнокомандующий рассчитывал только в случае победы над большевиками, в которую, правда, не слишком верил.
Сыграло свое роль и то обстоятельство, что в условиях острой нехватки инвентаря (его разграбили) и рабочих рук (работники были убиты или мобилизованы в воюющие армии) интересы элементарного выживания требовали от крестьян получить возможность обработать столько земли, чтобы не умереть с голоду. Мобилизация в армию была для них разорительна, посему они от нее всячески уклонялись. В этой ситуации укрепление в собственность дополнительных наделов земли не имело для крестьян жизненного значения, тем более что они и так ее обрабатывали.
Даже те, кто поддерживал закон, например В. А. Оболенский, указывали на его несоответствие реальным
Одной из главных проблем, с которой столкнулся Врангель в Крыму, был хронический дефицит государственных финансов при растущей инфляции.
По подсчетам М. С. Маргулиеса, содержание одного человека в рядах Русской армии обходилось в июне в десять тысяч рублей (что тогда равнялось одному английскому фунту) в день. Таким образом, вооруженные силы съедали ежемесячно около миллиона британских фунтов. А ведь еще надо было кормить сотни тысяч государственных служащих и беженцев. Займов никто Врангелю не давал. Оставались только два средства финансирования государственных расходов: налоги и печатание денег. Врангель также надеялся использовать денежные средства и имущество, принадлежавшие другим белым правительствам и оставшиеся после прекращения их существования за границей.
Поступления от подоходного прогрессивного налога в Крыму оказались ничтожными, поскольку доходы некому было контролировать. Начальник Управления финансов М. В. Бернацкий предложил сделать упор на косвенные налоги. Обложению подверглись спиртные напитки, табак, сахар, чай, кофе и даже безалкогольные напитки.
Бернацкий потребовал изъять из обращения советские дензнаки, чтобы их эмиссия не усиливала инфляцию в Крыму. Он предложил провести деноминацию прежних деникинских денег, чтобы новые рубли имели твердый курс за счет сбора налогов и доходов от экспортных операций и внутренней торговли. Бернацкий призывал также разрешить использование золота при торговых сделках. Он заказал в Англии новые деньги на общий номинал в 22 миллиарда рублей. Их даже доставили в Крым, но в обращение не выпустили, поскольку идею деноминации отвергло созванное Врангелем осенью финансовое совещание. К тому времени бессмысленность деноминации стала очевидной. Поддерживать курс рубля было нечем, иностранные займы так и не были получены, а инфляция росла устрашающими темпами.
В октябре Врангель решил сместить М. В. Бернацкого с должности начальника Управления финансов, считая его теоретиком, а не «человеком дела». Но никто из видных российских финансистов, включая бывшего царского министра финансов П. Л. Барка, ехать в Крым не захотел, понимая безнадежность положения белого правительства.
Ничего не могло изменить и экономическое совещание, проходившее в конце сентября — начале октября с участием русских экономистов и политиков из Константинополя, Парижа и Белграда. Оно рекомендовало правительству издать указ «О свободном вывозе валюты и предметов роскоши, но не предметов культурного и домашнего обихода». Но это и другие вполне разумные решения относительно ограничения номенклатуры предметов внешней торговли остались на бумаге из-за расцвета коррупции. Только с 1 февраля по 1 сентября 1920 года из Крыма было вывезено около 300 тысяч тонн ячменя, 83 тысячи тонн соли, 11–12 тысяч тонн льняного семени, 12 тысяч тонн табака, 6300 тонн шерсти и т. д. Причем нередко на вырученные средства ничего путного не закупалось. Дельцы, чувствуя обреченность Крыма, придерживали валюту.
Между тем в Крыму катастрофически не хватало не только зерновых, но и горюче-смазочных материалов, из-за чего нередко простаивал военный флот и ставилась под угрозу эвакуация. С учетом доставки топлива морем уголь стоил так же, как ячмень, нефть — дороже в четыре-пять раз, бензин — в восемь раз. Потребности в угле обеспечивались только на 30 процентов, а в жидком топливе — на 50 процентов. На Бешуйских копях к июлю ежедневная добыча угля составила лишь тысячу пудов, а к ноябрю — три тысячи, из которых крестьянскими подводами удавалось вывозить лишь 500 пудов в день. Это обеспечивало лишь 5 процентов потребностей. За время правления Врангеля в Крым было ввезено около четырех миллионов пудов угля и 360 тысяч
У крестьян производилась государственная и частная закупка хлеба для армии, городского населения и экспорта. Интендантства покупали хлеб по твердым ценам, которые были в пять-шесть раз ниже рыночных. Если крестьяне отказывались продавать хлеб на таких условиях, производились реквизиции.
Бюджетный дефицит к осени составил 250 миллиардов рублей, что было на 70 миллиардов больше, чем вся денежная эмиссия в феврале — октябре 1920 года в Крыму. Начальник Управления торговли и промышленности В. С. Налбандов предложил для его частичного покрытия организовать совместный вывоз хлеба государством и частными фирмами. Успели заключить контракты на десять миллионов пудов и вывезти миллион пудов, что финансового положения Крыма принципиально не улучшило, хотя и не создало продовольственного кризиса (в среднем на одного жителя Крыма и Северной Таврии приходилось лишь 5,5 килограмма вывезенного зерна). Но с помощью хлебного экспорта правительство Врангеля рассчитывало привлечь на свою сторону общественность Франции, в которой обострилась зерновая проблема. Однако французский заем Врангель получить не успел.
Существовало множество проектов строительства в Крыму заводов и фабрик, однако, поскольку существовала государственная экспортная монополия, их инициаторы требовали лицензий на экспорт сырья, чтобы купить за границей оборудование. Ряд лицензий был выдан, но ни один завод, естественно, так и не был пущен. Закон о монополии служил лишь еще одним источником коррупции.
Вывезя только из Северной Таврии в период с июня по октябрь 1,5 миллиона пудов (24 тысячи тонн) зерна, 500 тысяч пудов (8 тысяч тонн) соли (она вывозилась в основном из Крыма), а также немало шерсти и табака, предприниматели не доплатили в казну порядка десяти миллионов франков, явно поделившись этой суммой с чиновниками. Большинство бизнесменов, занимавшихся экспортно-импортными операциями, покинули Крым задолго до эвакуации Русской армии.
В июле Врангель и А. В. Кривошеий пришли к выводу о необходимости установить государственную монополию на вывоз хлеба, хотя, по словам Врангеля, «мера эта неизбежно должна была вызвать неудовольствие в тех коммерческих кругах, которые преследовали прежде всего личную наживу». Экспортеры получали 20 процентов выручки, остальная валюта шла в казну.
Как отмечает В. А. Оболенский, хлебная монополия породила целое море злоупотреблений, поскольку «экспортные свидетельства порой добывались благодаря крупным взяткам, и так как частные предприниматели работали на средства казны, их мало беспокоил рост рыночных цен».
За время правления Врангеля в Крым было ввезено также
250 тысяч тонн продовольственных товаров (жиров, чая, сахара, напитков и др.), 30 тысяч пудов (около 480 тонн) бумаги, 70 тысяч пудов (около 1,1 тысячи тонн) текстиля.
Во внутренней торговле царил натуральный обмен. Роль денег играли табак, вино, ячмень, шерсть. Торговали и на валюту. Турецкая лира в октябре стоила 20 тысяч рублей, и за нее можно было купить пуд ячменя. Процветали хищения и коррупция. Грозные врангелевские приказы не помогали.
Стремительно росла инфляция. Фунт пшеничного хлеба в апреле стоил 35 рублей, а в октябре — 500, фунт говядины — соответственно 350 и 1800 рублей, фунт сахара — 1000 и 9000 рублей, литр молока — 200 и 2500 рублей.
С ростом цен повышалась и зарплата. Уровень жизни в Крыму, особенно у рабочих, для которых Врангель создал режим наибольшего благоприятствования (их продукция шла главным образом на военные нужды), был выше, чем в Советской России. Шульгин, приехавший 27 июля из Одессы в Севастополь, свидетельствует, что по соотношению зарплаты и цен на основные товары первой необходимости уровень жизни одесских рабочих был примерно вдвое ниже, чем севастопольских. Ежемесячно, а то и чаще, рабочие предъявляли предпринимателям требования повышения ставок на 50— 100 процентов. В результате их зарплата росла быстрее, чем у служащих, хотя и отставала от темпов роста цен в полтора-два раза. Так, за этот период высшая ставка печатника увеличилась с 30 630 до 417 тысяч рублей, металлиста — с 36 125 до 262 тысяч, рабочего обрабатывающей промышленности — с 24 тысяч до 467 800, строителя — с 40 тысяч до 600 тысяч.