Врата Афин
Шрифт:
Другое дело – численность противника. Оценки сильно разнились, так как разведчики пытались сосчитать людей в перемещающихся строях и марширующих колоннах. Ксантипп с трудом мог поверить, что на берегу осталось столько персидских солдат. На таком расстоянии они казались городской стеной. Он потряс головой, отгоняя возникший образ, прищурился и попытался мыслить как стратег. Персидские корабли – войска вывозятся ими или все еще высаживаются с них?
Определить было невозможно, и он вспомнил собственное описание конницы. Ложные сообщения были обычным явлением, но трудно спутать тысячи лошадей с чем-то другим. Что, если быстрый марш на восток от Афин помешал персам вывести в море всю армию? Везения самого
Ксантипп услышал, как затрубили бараньи рога персов, и увидел, как блеснули, разворачиваясь, шелковые знамена. Разговоры и нервный смех в шеренгах вокруг него стихли. Каждый мужчина, вышедший из дома в это утро, знал, что` поставлено на карту. Уже ближайшей ночью персидские солдаты будут убивать афинских женщин и детей, если врага не остановить здесь. Никто другой сделать это не мог. Никакая другая власть.
Мильтиад вышел со своего места в шеренге. Его личный гонец Фидиппид шагал рядом с ним. Весь день он не знал покоя, бегал, передавая приказы и держа стратегов в курсе дел. Кожа Фидиппида блестела то ли от масла, то ли от пота, хотя дышал он ровно и медленно. Двое мужчин помоложе несли на длинных копьях полотнища, чтобы все знали, где находится архонт.
Ксантипп почувствовал, как его пронзила волна страха и ярости, а сердце почти болезненно заколотилось. До этого момента марш мало чем отличался от тренировочной пробежки. Ксантипп хорошо размялся, согрелся и ровно дышал. Но вот то, что должно было произойти, не с чем было сравнить. Испытание самое изнуряющее, самое ужасное и самое волнующее, какое только может выпасть мужчине. Но он не отказался бы от права стоять здесь со своим народом – даже ради царства.
– Колонна в фалангу! Фаланга! – взревел Мильтиад. – По племенам! Равнение на стратега! Колонна – в фалангу!
«Голосина у него что надо», – подумал Ксантипп.
Вместе с другими стратегами он принял приказ и подробно изложил его, отдавая команды подчиненным. Каждый мужчина десятитысячного войска представлял народ собрания, Афины. Тысяча гоплитов, пришедших из Платеи, встанут среди них, приняв командование Мильтиада, а не сражаясь как независимые. Это было условием присоединения к великой силе. Они были одеты в одинаковые доспехи и несли круглые щиты с разными изображениями, нарисованными на коже. Они были греческим народом, но никогда не могли стать афинянами. Ксантипп чувствовал, как сгущается вокруг него атмосфера, как люди мрачнеют и проникаются ненавистью. Золотые щиты и поножи отбрасывали солнечные блики. Тени корчились под ногами на земле, словно подчиняясь чужой воле. Эта мысль придала ему бодрости.
– Вот оно что, – пробормотал Эпикл одними губами.
Стряхнув раздумья, Ксантипп на мгновение, словно давая клятву, склонил голову. Строй левого фланга сломался и рассыпался всего в нескольких шагах от самого Мильтиада. В мгновение ока колонна превратилась в толпу, люди разбежались, высматривая стратегов, которые должны были указать им новые позиции. Ксантипп слышал Фемистокла и Аристида, криками сгоняющих солдат в середину колонны. Их филы Леонтиды и Антиохиды возглавляли ядро из четырех племен, нерушимое сердце боевого порядка гоплитов, в восемь шеренг глубиной. Правый фланг составляли три племени, столько же было на левом, где также расположилась тысяча платейцев. На взгляд Ксантиппа, все происходило медленно и суматошно. Но когда перестроение закончилось, десять племен, одиннадцать тысяч человек, застыли ровными шеренгами в широком боевом порядке, с поднятыми копьями, похожими на иглы дикобраза. Еще мгновение напряженного, с трепетом в груди ожидания – и строй двинулся вперед через равнину. Каждый шаг приближал их к вражескому войску, давал более четкое представление о его силе.
Ксантипп
Сопровождавшие его Ксений и Теос, разумеется, отступили в обоз, как только враг появился в поле зрения. Там они пили и бездельничали. Некоторые несли глиняные фляги на плечевом ремне. Ксантипп заставил себя отвести взгляд; для человека, который ничего не принес, было бы дурным тоном просить воды у того, кто позаботился об этом.
Отряд шел в ногу, попадая в ритм благодаря флейтистам и барабанщикам, игравшим мелодию «Марша Тесея», звуки которого пробуждали воспоминания о молодости и силе. Ксантипп почувствовал, как выступил свежий пот, и тут же ощутил застарелую боль в правом колене. Лет десять назад он выковырял из-под коленной чашечки наконечник копья. Тогда это показалось пустяком, но годы шли, и боль продолжала возвращаться, увеличивая и без того немалый список неудобств долгого марша.
Слева от них лежала болотистая пустошь, справа растянулись холмы, достаточно высокие, чтобы ограничить ширину персидского фронта. По крайней мере, Ксантипп надеялся на это. Кроме того, он видел темную массу пращников, размахивающих оружием далеко за пределами досягаемости, разминающих мышцы в ожидании боя. Возможно, они надеялись таким образом запугать греков – кто знает? На флангах располагались легко узнаваемые лучники. Чернокожие парни без доспехов расхаживали взад и вперед, сгибали и разгибали луки и ждали, ждали, чтобы послать драгоценные стрелы в неприятельские глотки. Так много лучников Ксантипп видел в первый раз.
Он отметил, что Мильтиад не забыл о своих обязанностях. Всего в нескольких шагах от них архонт пристально всматривался в шеренги, проверяя и поправляя строй фаланги. Поначалу люди, как правило, сбивались слишком плотно, так что едва могли идти не спотыкаясь. Они делали это инстинктивно, но такой плотности следовало избегать, тем более что до врага оставалось не больше двух тысяч шагов и расстояние сокращалось с каждым мгновением.
Архонт закусил губу, сравнивая протяженность двух фронтов, греческого и персидского. Болотистая пустошь ограничивала персов не так сильно, как он надеялся. Понятно, что, имея на поле сражения сорок или пятьдесят тысяч, враг немедленно, как только они соприкоснутся, накроет греков с флангов.
Обдумывая сложившуюся ситуацию, Мильтиад даже вспотел под бронзовыми доспехами. Идеального варианта просто не существовало, и Ксантипп не представлял, какой приказ отдаст командующий. Он ждал, и с каждым шагом сердце медленно сползало вниз. Шестнадцать сотен шагов – восемь стадиев. Двенадцать сотен шагов – шесть стадиев. Он уже мог разглядеть отдельных людей в темной массе противника, трепещущие полотнища знамен… Как же их много!
– Укрепить фланги! – призвал наконец Мильтиад. – Глубина на флангах – восемь! В центре – четыре!
Ксантипп с облегчением выдохнул – решение наконец-то принято. На его взгляд, приказ был правильный, хотя сам Мильтиад остался не вполне доволен. Сила фаланги заключалась в том, что племена сражались бок о бок друг с другом в плотном строю, стоя рядом с людьми, которых они знали. Мужскую гордость трудно обуздать. Спартанцы пошли еще дальше; у них каждая шеренга состояла из людей, закончивших подготовку в один и тот же год, так что более старшие стояли впереди, а те, кто помладше, – за ними, причем каждая колонна представляла определенный год окончания обучения. Они не могли бежать. Стыд был другой стороной той же медали, стороной такой же сильной, как гордость.