Врата Атлантиды
Шрифт:
Корсаков опустил глаза, чтобы не видеть разгоряченного лица Лады Алексеевны. Нездоровый румянец проступил на ее щеках, дыхание пресекалось, и она ловила воздух посиневшими истончившимися губами.
— В шкафу стоит шкатулка, — Белозерская вытянула дрожащую руку. — Анна, подай мне ее.
Девушка с готовностью метнулась к шкафу, распахнула зеркальную створку. Со шкатулкой в руках она подошла к Ладе Алексеевне. Белозерская приподняла крышку, достала широкий серебряный браслет и поманила к себе Корсакова.
— Здесь изображен лис, загрызающий змею. Корсак — степной лис. Думаю, это ваш родовой герб, молодой человек. Во всяком случае, так я видела во сне. Дайте вашу руку.
Корсаков
— Ну вот, дети, я сделала все, что от меня зависело. Встаньте-ка вот здесь, — она указала напротив себя, — и дайте мне руки.
Игорь и Анюта подошли к ней и вложили руки ей в ладони. Корсаков поразился, насколько холодны были пальцы Белозерской.
— А теперь возьмитесь за руки, вот так, хорошо. Не удивляйтесь ничему и не бойтесь, дети. Мне пора, — Лада Алексеевна потянула Анюту за руку.
Девушка наклонилась, и Белозерская поцеловала ее в лоб, потом пожала ладонь Корсакову, закрыла глаза и что-то прошептала. Игорь хотел наклониться к ней — ему показалось, что она хочет что-то сказать, — но Анюта удержала его.
Сухие старческие пальцы сжали ладонь Корсакова с такой силой, что он поморщился. Анюта всхлипнула, глаза наполнились слезами, по щекам пробежали влажные дорожки.
— Что она сказала? — шепотом спросил Корсаков.
— Она сказала: Саша, я иду, — шепнула девушка.
По телу Лады Алексеевны пробежала короткая судорога. Белозерская выпрямилась, будто вжимаясь в спинку стула, черты лица ее обострились. Оно бледнело на глазах, кровь отливала от головы, словно уходила сквозь тело под землю. Нарастающий низкий гул сдавил уши, затуманил голову. Смерч расплывчатых образов метелью закружился по комнате, ударил в лицо, выбил слезы из глаз, сдавил могильным холодом тело. Корсаков крепче сжал ладонь Анюты. Рука Белозерской дрожала мелкой дрожью, но лицо оставалось спокойным и даже умиротворенным, словно она получала в подарок давно желаемое и знала, что не обманется в ожидании. За спинкой ее стула внезапно встала стена пламени. Стена окружила застывших Игоря и Анюту, сомкнувшись за их спинами. Корсаков сцепил зубы, сдерживаясь, чтобы не броситься прочь. В оранжевых и багровых сполохах он ясно различал лица и фигуры людей. Дрожащие и изломанные, они на миг обретали нормальный облик, и тогда можно было рассмотреть черты лица, тут же расплывающиеся и сменяющиеся другими. Ему показалось, что он узнал лицо женщины из своего кошмара, но видение было настолько мимолетным, что уверенно утверждать он бы не стал.
Затем вихрь огня поглотил его, закружил и унес сквозь пламя. Он ощущал в руке ладонь Анюты, чувствовал ледяные пальцы Белозерской, и ему казалось, что, кружась в огненном хороводе, они поднимаются над землей и летят, несутся, сопровождая Ладу Алексеевну в мир, откуда нет возврата. Рев огня оглушал, языки лизали лицо, но странно, что он совсем не ощущал жара. Было только чувство полета и ощущение вливающейся в него энергии, заполнявшей каждую клетку тела.
Раскат грома едва не порвал барабанные перепонки, Корсаков больно ударился ступнями, словно прыгнул с большой высоты, колени подогнулись. Он с трудом выпрямился. Дикий холод охватил тело, словно Игоря бросили в ледяную купель прямо из пышущей жаром печи. Он потряс головой, приходя в себя. Рядом, на коленях, все так же держась одной рукой за его руку, а другой сжимая ладонь бабушки, стояла Анюта. Корсаков попробовал высвободить руку из пальцев Лады Алексеевны. Ее безвольная ладонь упала на колено. Корсаков поднял Анюту, прижал к себе, гладя по голове.
— Что это было? — едва слышно спросила она.
— Не знаю, — голос изменил ему и Игорь кашлянул.
— А бабушка?
Корсаков вздохнул.
— Она знала, что уходит, — тихо сказал он, — она хотела и ждала этого. Ты же слышала ее последние слова.
Анюта шагнула к стулу с телом Лады Алексеевны, опустилась на колени, подняла ее руку и уткнулась в ладонь лицом. Плечи ее задрожали. Корсаков закусил губу. Лицо Лады Алексеевны было спокойным, голова склонилась к плечу.
В квартире стоял зимний холод. Корсаков раздвинул гардины, переставил на стол горшки с цветами и открыл окно. Тепло летнего вечера хлынуло в комнату, изгоняя стужу. Игорь огляделся. После бушующего огня он был готов увидеть вокруг разгром, но все осталось, как было, только цветы в вазе поникли потемневшими бутонами — холод убил их. Что-то обжимало запястье. Браслет, подаренный Белозерской, словно впаялся в кожу. Зеленоватые камни, казалось, светились тусклым светом. Впрочем, может быть, это в них отражалось проникшее в комнату солнце.
Взгляд Корсакова упал на картину, и только тогда он поверил, что все произошедшее ему не приснилось, — холст был разодран в клочья.
Глава 5
Анюта сидела на полу возле ног Лады Алексеевны, держась за ее руку.
— Надо бы позвонить в милицию и в «скорую», — сказал Игорь.
— Позвони, — безразлично ответила Анюта.
Корсаков вышел в прихожую. На стене висел старинный дисковый телефонный аппарат, если и не ровесник Белозерской, то немногим моложе. Корсаков снял трубку, набрал «ноль— два». Дежурная приняла вызов, переспросила адрес. Игорь с трудом вспомнил номер дома. Позвонил в «скорую помощь», обрисовал ситуацию. Равнодушный голос подтвердил, что бригада выезжает. На вопрос Корсакова, когда ожидать приезда, сказали, что теперь спешить некуда. Игорь подумал немного и набрал номер Александра Александровича. Ответил молодой женский голос. Корсаков назвался. Через минуту в трубке зазвучал баритон Сань-Саня.
— Кручинский слушает.
— Мы с Анютой находимся у Лады Алексеевны, — сказал Корсаков. — Она…
— Что вы там делаете?
— Если вы не будете перебивать, узнаете об этом гораздо быстрее. Лада Алексеевна умерла. Я вызвал милицию и «скорую».
В трубке послышалось сдавленное ругательство. Корсаков ждал.
— Игорь, я вас прошу, оградите Анну от ненужных расспросов, — голос Сань-Саня звучал почти по-человечески. — Ну, следователь там, врачи.
— Об этом я и сам догадался.
— Очень хорошо. Не позволяйте рыться в вещах Лады Алексеевны, я буду минут через сорок, — Александр Александрович положил трубку.
Корсаков вышел в чистенькую кухню, закурил, выпуская дым в форточку. За окном летал тополиный пух, в заросшем высокой травой палисаднике доцветала сирень.
Корсаков заглянул в спальню. Железная кровать с шишечками была аккуратно застелена, на трюмо, придавленный массивной стеклянной пепельницей, лежал сложенный пополам лист бумаги. Шторы были задернуты, и комнате царил желтый полумрак. Игорь зашел посмотреть, как Анюта. Девушка сидела возле стола и, подперев кулачком щеку, смотрела в окно.
— Я пойду на улицу — встречу милицию и «скорую», — сказал Корсаков.
Она кивнула, не поворачивая головы. Игорю захотелось подойти и обнять ее, разделить горе, но он не стал мешать — нет ничего хуже, когда кто-то влезает в душу с соболезнованиями, мешая проносящимся в голове воспоминаниям о только что ушедшем человеке.
Он спустился во двор. Пожилой мужчина в домашних тапочках, тренировочных штанах и рубашке навыпуск подметал двор тощей метлой. Увидев Корсакова, он настороженно приблизился к нему.