Врата чудовищ
Шрифт:
— А я хочу, чтобы все это закончилось. Эта война, если она случится… Она будет последней в истории Бринмора.
— Я думал, тебе плевать на Бринмор. Как ты назвал церковь? Вознесенцы…
Движения рук Гвидо — нервные, быстрые и порывистые. Сплел пальцы, потянул ладонь. Хрустнул костяшками, средний-безымянный-указательный. Он словно танцевал руками. Или плел свою сеть. Красивые, тонкие, паучьи пальцы талантливого врача. А чей ум? Политика? Интригана?
— Война так же неизбежна, как смерть от клыков химер, — начал он, в задумчивости растягивая гласные на иноземный, шорский манер, — но неужели ты думаешь,
— Для чего?
Гвидо нетерпеливо пристукнул по столу костяшками. Мол, как до тебя не дойдет?
— Занять его место. Исправить всё! Вступить в союз с Шором!
Сердце упало. Джо сел прямо на пол — не выдержал веса своего тела на протезе и растянулся снова, унизительно. Унизительно! Недостойно короля. Недостойно принца! У него не то что колени — руки тряслись. Голос дрожал, но спросил он совсем не то, что вертелось на языке, что истерикой билось в голове. Он спросил:
— Операция? План? Кому могло прийти в голову… Совершить такое?
Гвидо молчал мучительно долго. А когда заговорил — его голос, вначале тихий, взлетел, расправил крылья, зазвучал гулко и чуждо, и Джоланту захотелось отползти прочь, закрыть глаза ушами, не слышать, не верить в это.
Потому что наконец всё становилось на свои места. Так с болью вправляют плохо сросшуюся кость. Что-то подобное, должно быть, чувствовал Джо, когда шорка пилила ему ногу, избавляя тело от мертвой плоти.
— Мне. Нам. Культу Семерых. Да… Да! Богов — Семь, как дверей человека: два глаза, два уха, две ноздри и рот. Семь, как небес и кругов ада, как грехов и цветов в радуге. Как дней недели! Как нот! Как великих алхимических элементов! Как богов у старого Шормаару — Ан и Ашур, Энлиль и Энки, Иштар, Мардук и Нанна! Знаешь, что Энлиль — это Малакий? Что Мардук — это Марвид? Нет? Конечно, нет! Бринмор забыл это все!
Гвидо уронил руки, раскинувшиеся было, как крылья птицы. Он тихо добавил:
— Мы просто хотели, чтобы он вспомнил. Чтобы все они… все вспомнили, заглянув в лицо Забытым Семерым. Ты спрашивал, чего я хочу?
Джо сидел, обхватив голову руками. Он начал видеть. Впервые услышал настоящий голос своего брата, его мысли, и утонул в их потустороннем движении, непонятном уму простого смертного. Гвидо же выдохнул, поправил растрепанные русые волосы и спокойно плеснул себе вина. Отпил, прополоскал горло и чмокнул губами. Стукнул бокалом о стол.
— Ты спрашивал, чего хочу я? Исправить дерьмо, которое сотворил. И чтобы ты мне в этом помог. Теперь тебе понятно, — он скривился, и хотелось верить, что от кислого вкуса шорского винограда, — братец?
Жесткие слова. Так вот какой Гвидо на самом деле: не было больше ребенка, которого помнил Джолант, того нерешительного и тихого мальчика, плачущего на заднем дворе, когда его мама решила сварить бульона и убила любимую курочку-Чернушку. Этот присел бы рядом с ребенком, с чьего длинного носа капали сопли и слезы, и начал объяснять о логике, о необходимости и о том, что кто-то создан,
Сдержать «приятно познакомиться» оказалось сложнее, чем взять себя в руки. Джолант сбледнул от боги, но поднялся на ноги, пусть и с трудом подтащив протез. Один из ремешков на бедре разошелся и пришлось застегивать сложную конструкцию заново. Привычный ритуал уменьшил дрожь в руках, дал время обоим перевести дух, но Джолант всё равно едва ли был в себе.
— И что теперь? Ворвемся в Канноне? Кинем в Калахана известием о том, что его сын выжил? Нам никто не поверит.
— Глупости! У нас есть поверенные, есть законники, а они могут и пастушка из Лимы сделать королем, не то что бастарда рода Мэлрудов. Но пока соваться в Канноне — плохая идея.
— Почему?
— Потому что меня туда пригласил лично прелат Тито и глава нашего культа. Это, сам понимаешь, дурное сочетание. Ну, нет. Скорее вот, — Гвидо отодвинул рукой карты, шуршащие бумаги, иные какие-то обрывки и свитки писем, поманил к себе брата. Случившаяся вспышка никак на нем не отразилась, легкая улыбка вернулась на его губы, холодно поблескивали серые глаза. Паучьи пальцы звонко выбили трель по тубусу с письмом, которое он передал Джоланту. На этот раз было читаемо. Хоть что-то, чтобы Джо перестал чувствовать себя дураком.
Ключник увидел знакомое имя. Поднял взгляд на Гвидо. Перед ним мелькали смутные воспоминания прошлого: то, как ужасный монстр отрезал им путь к отступлению, как брызнуло у Лидии из горла, как земля дрожала, а небо горело. И лицо, ненавистное, белое, как брюхо у дохлой кумжи! Крысиные алые глаза и бред, слетающий с улыбающихся губ.
Человек, из-за которого погиб Брок.
Пергамент под пальцами порвался.
— Лукас мой старый знакомый. Мы с ним… Немного повздорили и он ушел. Скрывается тут по заверениям шпионов. Судя по монастырским записям, он родился здесь, в Нино. Видимо, всех нас тянет на родину в моменты отчаяния.
Гвидо ткнул пальцем в карту, скребнул по ней ногтем, задумавшись. Он неловко перемялся с ноги на ногу. Детская привычка. Что-то натворил. Но что еще?!
— Ты немного повздорил с этим безумцем? — ледяным тоном повторил Джолант.
Он сам не заметил, как в гневе оперся обеими руками на стол, расправил грудь, его голос зазвучал могучим рокотом. Мэлруд преображался в злости. Не зря Чонса прозвала его Колючкой.
— Я говорил, что первые опыты были не слишком удачными? — отвел взгляд Гвидо, — Но теперь я знаю, где он. Его надо убить.
Джо понравилась эта мысль.
Глава XI. Дьявол
я пишу пока руки мои голова моя я свой Лукас. Л У К А С ненавижу молоко я был верным культу и Семерым за что он так? в подземельях холодно он дает мне что-то похожее на яд от него становится жарко потом пусто и страшно пусто и жжет я хочу есть еда не насыщает мне надо больше кажется гвидо напуган мне мало он говорит понизить дозу но зачем я же знаю что он мне дает это из тех тварей. что-то типа костного бульона на вкус но искрит если ввести в кровь за темницами их сотни тысячи я мог бы насытиться наконец за что он так? я все расскажу ей когда увижу королева будет в ярости