Врата Миров
Шрифт:
Глава 6
Станция Н-болг. Четверть века спустя…
Вечером, когда голографические небеса алели красками заката, поселок огласил истошный крик:
– Морфы!
Женщины завизжали, бросились по домам, спеша спрятать детей, мужчины схватились за оружие, хотя еще никому не удавалось насмерть поранить этих тварей.
Две серые безликие фигуры показались со стороны тоннеля.
Маланья подслеповато взглянула в их сторону, охнула, но не сдвинулась с места. А что ей было терять? Дети
Двое ц’остов шагали по улице, на ходу обретая человеческие черты.
– Зачем явились? – Иннокентий, старший над ополчением, преградил им путь. – Никого не отдадим! Убирайтесь, пока целы!
– Мы сегодня пришли с другой целью, – медленно выговорил морф.
– Тьфу, – Маланья с кривой усмешкой взглянула на нагих существ. – Хоть срамоту-то прикрой!
– Меня это не беспокоит, – холодно произнес второй. В руках у него подозрительно шевелился небольшой тряпичный сверток.
– Говори, что надо?! – Палец Иннокентия нервно елозил по бугорку сенсорной гашетки «Абакана». Ходят слухи, что морфа все же можно убить, если форсированной очередью, да в башку, хотя, по правде, проверять не хотелось. Патроны лучше поберечь, а не тратить их попусту в сомнительных экспериментах. Однажды он уже стрелял в ц’оста, да без толку. Только беду накликал. Тварь сбежала, а через пару часов селение окутал кромешный мрак.
Сидеть в темноте радости мало, да еще холод наступил лютый, такой, что по переборкам иней выступил, а все растения померзли.
Урок Иннокентий усвоил, но не смирился. Все ждал, наступит и наш час, наш черед.
Морфы тем временем осмотрелись, один из них подошел к Маланье, сунул в руки старухе тряпичный сверток.
– Сами решите, кто воспитывать будет. – Ц’ост наклонился ближе и шепнул: – Заботьтесь о ребенке. Не послушаете – пожалеете.
Угрозы, открыто произнесенные морфами, воспринимались всерьез. Наглядных уроков никто не хотел. Несколько селений уже погибло. Одних заморозили насмерть, других в пустые сектора изгнали.
Ц’осты больше разговаривать не стали. Решили, что дело сделано, развернулись и зашагали назад к тоннелю, ведущему через разрушенные палубы, к их недосягаемой и, как поговаривали, райской обители.
– У, нечисть! – сплюнул им вслед Иннокентий. – Маланья, что там? – он обернулся.
Старуха замерла, сама не своя.
– Подкидыш! – тихо простонала она. И зачем только тряпье развернула?
Иннокентий забрал у нее ребенка, взглянул.
– Девочка.
– Выродок! – зашипела старуха.
– Замолчи уж! Откуда знать, может, украли ее!
– Ага. У одних украли, а нам вернули? Говорю – выродок! Подкидыш морфовский!
– Что тебе сказал ц’ост?
– Беречь велел. Иначе, говорит, худо вам будет.
– Вот и береги! – Маланья и опомниться не успела, как Иннокентий вернул ей девочку. Та сладко спала, безмятежно посапывая.
– Да ты с ума сошел? Старая я детей-то растить!
– Ничего, справишься. В другой раз побежишь со всеми, от греха.
Так в поселке появилась Мишель.
Имя для девочки, как водится, выбрали наугад, из старой электронной книги, которая называлась «Список пассажиров и экипажа колониального транспорта «Прометей».
Под номером «67» там значилась некая Мишель Бертран, колонистка, экзобиолог. Из четырех непонятных слов понравилось первое, так и решили.
Маланья со своей долей смирилась, но падчерицу невзлюбила. А с чего, спрашивается, ее любить? Всю жизнь прожила в страхе перед морфами да их подручными, а когда свои сыновья выросли, семьями обзавелись, оглянулась, а годы-то прошли! Даже вспомнить нечего, кроме тяжкого труда да вязкого, въедливого ужаса. Муж на заработках погиб, опять – мысленный плевок в сторону морфов – они виноваты! А кто же еще? Умные люди говорят, что именно ц’осты наплодили мутантов да прочую мерзость!
В отсеке у старухи было грязно, еды, как и у всех, только чтоб с голода не помереть, – разве тут не обозлишься?
– Ох, хлебнем мы с тобой горя… – Маланья подошла к самодельной колыбели, недобро взглянула на девочку. Маленькая, беспомощная, она не плакала, не заходилась в требовательном крике, лежала тихо, чистыми, невинными глазами рассматривала низкий грязный потолок отсека, улыбалась в ответ на злобный тяжелый взгляд старухи.
Чужие дети растут быстро.
О странном инциденте поговорили и забыли, других забот хватало с избытком.
Маланья редко выходила из своего отсека. Старость, как говорят, – не радость, зато Мишель росла смышленой, подвижной.
– Бабушка, – Мишель вошла с тяжелым ведром воды. – Морфы опять приходили!
– А ты и рада? – старуха недобро обожгла взглядом семилетнюю падчерицу.
– Они смешные, – улыбнулась Мишель. – И чего их все боятся?
– Воду не расплескай! Готовить будешь. Помнишь, как я учила?
– Конечно. – Девочка поставила ведро, подошла к старухе, обняла ее. – Сейчас. Отдышусь немного.
– Чего хотели-то?
Мишель пожала плечами. Ей нравилось ходить за водой, чувствовать себя взрослой. И готовила она охотно, а на косые взгляды да постоянное ворчание внимания не обращала. Привыкла.
– Морфы кричали громко. Злились. Я в сторонке стояла. Дедушка Иннокентий с ними спорил. – Она вылила часть воды в самодельную кастрюлю, поставила на сегмент нагревателя, коснулась сенсора. Индикатор светился желтым. Опять долго ждать, пока закипит.
– О чем спорили-то?
– Ну, морфы все о каком-то договоре твердили. – Мишель села на высокий стул, болтая ногами, принялась крошить в воду брикет пищевого концентрата. – Говорят: нарушили мы его! Должны жить в одном месте, а расселились, без разрешения новые палубы захватили, ресурсы тратим, а толку от нас никакого!
– У, твари… – прошипела Маланья. – Все неймется им!
– Бабушка, а кто такой Храпов? – спросила Мишель. – Он морфам какое-то обещание дал? И не выполнил?
– Маленькая ты еще! – ворчливо ответила старуха. – Не твоего ума дело!