Врата небесные
Шрифт:
Он схватил меня за горло.
– Я страдаю. Со всех сторон меня ранят кинжалы боли, меня одолевает множество хворей. Я с большим трудом перевариваю пищу, я больше не испытываю жажды, не потею и постоянно дрожу от холода. Небытие гложет меня, но не поглощает.
– Я позабочусь о тебе, Тибор. Буду тебя мыть, растирать, приносить тебе целебные травы и поить укрепляющим медом. Я снова разбужу в тебе жизнь.
– Бесполезно. Я всего лишь живой мертвец.
– Тибор, ты живой. Старый и живой. Так приказали Боги, потому что тебя коснулась молния.
– Боги…
Он прищелкнул языком, издав странно пустой звук. Его глаза потухли. Откинувшись назад, Тибор погрузился в молчание и невозмутимость. Я отступился и пробормотал себе в оправдание:
– Я ухожу, чтобы ты немного поспал.
Он проворчал:
– Я никогда не сплю.
– Никогда? А вот твои жрецы попросили меня дождаться конца твоего дневного сна.
Послышался смешок, перешедший в кашель, а затем в отхаркивание.
– Я не спал, я курил…
Он указал на бронзовый поднос с горкой пепла и растительных волокон. Я узнал коноплю, которую всегда предпочитал Тибор, его любимое снадобье.
– Единственное мое удовольствие. Разумеется, я оказываю помощь страждущим, назначаю целебные травы, даю советы, разъясняю. Думаю, некоторые почитают меня как Бога…
В его глазах блеснул недобрый огонек. Он передернулся от холода и, чтобы согреться, поплотнее запахнул мантию.
– Слава о тебе разносится далеко, Тибор. Или, скорее, о Залмоксисе.
– Вот ведь забавно! – присвистнул он. – Впрочем, это помогает мне выжить. Дары, любовь, посещения.
– Мне рассказывали про человеческие жертвоприношения.
Он бросил на меня злобный взгляд. Я настаивал:
– Неужели Залмоксис требует убийства невинных?
Он неприязненно отвернулся. Я вздрогнул:
– Тибор, ты не можешь требовать такого! Это невозможно! Скажи, что меня обманули! Ты целитель! Ты как никто другой почитаешь жизнь.
– Чью жизнь?
Он пристально посмотрел на меня. Я, ошеломленный подобной жестокостью, не сводил с него взгляда.
Его скрюченные и желтые, как у курицы, пальцы взялись за коноплю, но он вдруг замер в замешательстве. Я воскликнул:
– Положись на меня! Я был воспитан некогда превосходным целителем. Как же его звали? Думаю, Тибор. Это был самый умный, самый сведущий, самый великодушный и самый достойный уважения человек из всех, кого я знал. Позволь мне действовать.
Он схватил меня за руку, оцарапав своими крючковатыми когтями.
– Не занимайся мной, Ноам, не трать время зря. Отыщи Нуру, скажи, что я ее жду, и верни ее мне. Я уверен, стоит мне увидеть ее, и все мои боли уйдут. Вот тогда ты излечишь меня. И я смогу умереть. Какое это будет облегчение! Большинство людей умирает от страданий, а мне уготована особая доля, и я умру от радости!
И он изо всех своих старческих сил оттолкнул меня:
– Иди, Ноам, иди. Обогни море, спустись до Страны Кротких вод. По слухам, там что-то происходит. Нура либо живет там, либо туда придет.
– Страна Кротких вод? Единственное место, где я еще не успел побывать…
– Уходи, умоляю тебя. Найди свою жену, приведи ко мне мою дочь. Если ты клянешься, что сделаешь это, я продержусь. Буду сопротивляться без…
– Без чего?
Он умолк и опустил свои отечные веки. Спустя несколько мгновений по тому, как замедлилось его дыхание, я понял, что он задремал.
– Клянусь, – пятясь к выходу, прошептал я [17] .
Тибор меня изменил. Я снова стал тем, кто однажды утром с ужасом обнаружил, что Нуру похитили. Внезапно шести лет как не бывало. Шести лет, когда я во время своих скитаний слишком привык к скитаниям. Шести лет, за которые мое странствие в конце концов утратило иную цель, кроме самого странствия. Шесть лет, в течение которых моя воля, мое унаследованное от матери стремление к счастью одержало верх.
17
В 450 году до нашей эры греческий историк Геродот первым заговорил о Залмоксисе. Ему удалось определить территорию, на которой тот пребывал, – среди гетов, фракийского племени, проживавшего на месте нынешней Румынии. Однако историк не смог поместить его во времени – в одном абзаце Залмоксис представлен учеником Пифагора, в другом – его далеким предшественником. И все же Геродот оставил нам некоторые подробности: Залмоксис обитает в подземном жилище, убеждает тех, кто хочет его услышать, что смерти не существует, он регулярно исчезает и появляется. И под конец Геродот делает вывод, что не мог бы с уверенностью сказать, человек ли этот Залмоксис или божество. Ввиду сомнений Геродота можно предположить, что он придерживался истины Тибора. Впоследствии, не сумев узнать больше, другие авторы развили легенду. В XIX и XX веках среди румын даже нашлись умники, которые превратили ее в образ своей идентичности. Они проповедовали протохронизм, националистическое изображение истории некой нации, утверждая наличие у нее корней, восходящих к Античности и даже к первобытному обществу, вне связей с соседними народами. Полностью пренебрегая реальностью, протохронисты превращали полиэтнические общества прошлого в чисто моноэтнические; так, отдельные протохронисты установили прямое родство между галлами и сегодняшними французами, готами и современными шведами. В Румынии, особенно в XX веке, в период диктатуры Чаушеску, некоторые прибегли к Залмоксису, «Богу-старцу». Тибор бесконечно будет возбуждать любопытство, порождать новые теории, легенды и мифы. В ходе моих воспоминаний я еще неоднократно вернусь к нему.
От нежелания страдать я заставил себя как можно меньше думать об утрате Нуры и стал безгранично наслаждаться природой. Какая-то часть меня постоянно требовала свойственного мне кочевничества, и оно вновь и вновь вызывало во мне неуемный восторг. Тибор пробудил другую часть меня: встревоженного любовника. Я снова болезненно ощутил отсутствие Нуры, свою крайнюю нужду в ней.
– Я скоро вернусь, Тибор, – заверил я его, прежде чем покинуть.
Он улыбнулся:
– Скоро? Это слово для меня ничего не значит. Время нельзя измерить.
Затем его скрутила судорога, лицо исказилось. После долгих стенаний Тибор прошептал:
– Да. Время исчисляется страданием. А теперь, прошу, уходи, дорогой Ноам, иди как можно быстрее.
Благодаря ему я вновь стал самим собой: я понял, что одной земли, как она ни прекрасна, мне мало, – мне нужна Нура.
Чтобы попасть на юг, мне предстояло воротиться к началу пути, я развернулся и двинулся по своим следам.
Подойдя к постоялому двору, я не услышал ни звука рожка, ни своего слетевшего с улыбающихся губ имени. Миновав дуб, в ветвях которого никто не прятался, я обнаружил безлюдный постоялый двор. Его покинули недавно – об этом свидетельствовали зола и уже начавшие подгнивать плоды.
С порога я все же окликнул хозяек. Я звал долго. Уловив мое беспокойство, Роко из солидарности залаял.
Может, женщины отправились на прогулку?
Я расстелил соломенный тюфяк и стал ждать.
Следующий день выдался дождливым, горизонт расчистился только к закату солнца: светлое, почти прозрачное пространство поочередно окрашивалось в желтый, красный и фиолетовый, пока не растворилось в темно-синем, – зрелище, казавшееся невозможным в течение тусклого серого дня.
На следующее утро я сделал вывод, что женщины, по-видимому, окончательно покинули постоялый двор и обосновались где-то в другом месте.