Врата ночи
Шрифт:
Однако Катя запретила себе думать об этом. Она и так слишком хорошо представляла, что ОН делал с этой древней вещью. Что вытворял.
Итак, работа по делу шла своим чередом. Но, несмотря на находки и экспертизы, оставались еще вопросы — множество непроясненных вопросов.
Только время дает ответы. Только время позволяет узнать. Или догадаться.
Прошел июль, прошла первая неделя августа. И наступил тот самый тихий субботний вечер, который Катя коротала с Вадькой в лоджии.
— Слушай, а они допрашивали его мать?
Катя оторвалась.от созерцания цветочной смерти. Кравченко сидел, закрыв глаза, подставив лицо заходящему солнцу. Казалось, просто дремал, загорая. Но нет. После разговора по телефону с Мещерским оба они, оказывается, думали об одном и том же.
— Да, допрашивали.
Катя вспомнила, как, однажды зайдя к Колосову, увидела в его кабинете пожилую интеллигентного вида женщину. Прекрасно, дорого, хоть
— Я чувствовала, я давно чувствовала — что-то с ним не так, — рыдала женщина. — Я столько раз просила его быть со мной откровенным... Но он ничего мне не говорил. Никогда ничего не рассказывал. Его жизнь была закрытой для меня. Он даже не хотел, чтобы я жила с ним, — купил мне отдельную квартиру. Так, в быту он был самым заботливым сыном — приезжал, привозил продукты, дарил цветы на Восьмое марта, но... Но я сердцем чувствовала! Что-то с ним происходит. Мой мальчик, мой бедный мальчик... Я думала: возможно, это все оттого, что он так долго не женится. Сколько раз просила — найди себе хорошую, добрую женщину, женись. Я так мечтала, что у него будет семья, у меня — внуки... Но что мы можем поделать, когда наши сыновья взрослеют?! Становятся мужчинами? Мы ничего уже не можем изменить. Мы только можем любить их... Наших детей...
Астраханова обернулась к Кате: залитое слезами, искаженное горем лицо. Она смотрела на Катю и не видела ее. Она вообще ничего уже не видела, не различала.
— Я знаю только, что наши все это время пытались выяснить, не страдал ли Астраханов каким-либо душевным заболеванием, — продолжила Катя после паузы. — Но здесь на него ничего не нашли. Он и к врачам-то почти не обращался. Вроде всегда был абсолютно здоров. Но мать его показала, что, когда они еще жили в Азербайджане, он призывался в армию через военкомат Ленкорани. Так вот, медкомиссию он там не прошел. Был комиссован по состоянию здоровья. И опять же непонятно: документы сейчас оттуда не запросишь, да и времени сколько прошло. Это больше шестнадцати лет назад было, тогда в армию не особо рвались, Афгана боялись. Возможно, Астраханову просто сделали соответствующее заключение за деньги, чтобы он уклонился от службы. Но возможно и... Впрочем, какая мать признается, что ее сын — сумасшедший?
— Был бы он жив — призналась бы. Чтоб вместо пожизненного в лечебницу его запихнуть. — Кравченко вздохнул. — И все же зря ваши поторопились грохнуть его при задержании. Сколько тайн он, подонок, с собой унес в могилу.
— Его убил Скуратов. По крайней мере, так значится в рапорте Колосова. У них другого выхода не оставалось. — Катя говорила тихо, неохотно. Умом она сознавала: своим метким выстрелом Скуратов, быть может, спас Сережку. Быть может... Но ей все равно больно было думать, что в НЕГО разрядил пистолет именно Скуратов.
— Насчет тайн, что конкретно тебя интересует, Вадя?
— Ну, например, видеокассета. — Кравченко хмыкнул. — Я так и не понял, как же она попалась на глаза Сережке? Ведь Астраханов даже еще знаком с ним не был!
— Он впервые увидел Сережку и тебя на юбилейной вечере в институте. — Катя покосилась на Кравченко. — Он сам в этом признался Мещерскому. И что-то в вас обоих... Вадя, я не знаю, как сказать, мне трудно об этом говорить. Мещерский упоминал, что там, в ангаре, Астраханов говорил с ним... Возможно, чувство, природа которого мне до конца неясна, чувство, притягивавшее его к Сережке, уже давно зрело в нем. Подспудно, подсознательно Астраханов искал себе жертву... Нет, не жертву — возможного соучастника, человека, с которым можно поделиться всем тем... тем ужасом, в котором он существовал последние годы. Астраханов принес с собой видеокассету с записанной на ней сценой убийства, зная, что в суете юбилейного праздника ее можно будет продемонстрировать без риска быть пойманным... Я не знаю, кого бы он выбрал: может, остановился бы на Скуратове. Они ведь были дружны. Или, возможно, на Абдулле, который позже стал его жертвой. Но вдруг случайно он увидел там вас — Мещерского и тебя. И... Я не знаю, что произошло дальше. Но он остановил свой выбор на Сережке. Видимо, он искал кого-то слабее себя. Я не хочу сказать, что Мещерский слабак, но ты же знаешь, какой у него характер — мягкий... — Катя смотрела на Кравченко. — Тебя Астраханов не выбрал. Потому что ты ему был не по силам. Для роли жертвы-соучастника, а именно соучастия в своих преступлениях и добивался Астраханов, затевая эту свою жуткую игру, ему нужен был кто-то... Кого можно было подчинить своей воле.
— Туманно. — Кравченко хмурился. Умозаключения Кати ему совсем не пришлись по вкусу. — Ну, ладно. Тогда второй вопрос: все прежние жертвы Астраханова — молодые парни. Короче — мужики. И этот студентик с Варшавки, и Алагиров.
— Когда Астраханов назначил Мещерскому встречу в институте и убедился, что тот его сдал милиции — «предал», он решил одновременно и отомстить ему за «предательство», и еще крепче привязать к себе, превратив в «соучастника». Убийство Алагирова — демонстрационный, хорошо продуманный жест. Астраханов даже подбросил вместе с трупом печать — ту, другую, принадлежащую самому Абдулле, которую он использовал лишь однажды. И Сережка оказался в роли фактического подозреваемого. То есть в роли — это очень важно понять — в роли самого Астраханова, в роли убийцы. Это Астраханову и было нужно, он же добивался именно соучастия. На какой-то момент они стали с Мещерским равны. Но смерть Алагирова сразу же резко сузила круг подозреваемых. И это Астраханов тоже отлично понимал, убедившись, что за всеми ними милиция уже наблюдает. Для того чтобы довести до конца игру, которую он вел — а он ведь играл не только с Мещерским и Колосовым, но и со всеми остальными — со Скуратовым, Белкиным, Вороном, умело используя подмеченные детали их жизни, привычки, факты, — для того, чтобы довести все до конца и выиграть время, он решил навести подозрение на другого. На Скуратова. Ему было отлично известно о любовном треугольнике: Скуратов — Янина — Абдулла. Он прикинул: если после Алагирова умрет Мелеску — кого первым по логике вещей милиция заподозрит в их смерти? Конечно, Скуратова. Примечательно, что убийство Янины в деталях совершенно отличается от прочих его преступлений. Он не рассматривал ее как «серийную жертву», это был не тот объект.
— А что же произошло между Скуратовым и Мелеску? Почему они расстались?
— Никита допрашивал Скуратова. Особо при мне, правда, не распространялся. Обмолвился лишь, что Скуратов сказал: да, они жили с Мелеску несколько лет. Потом расстались. Иногда, мол, такое случается между мужчиной и женщиной, когда все кончается.
— А история с подброшенным пистолетом «ТТ»? Как Астраханов догадался, что Скуратова вызывают в прокуратуру?
— Очень просто. Случай помог. Колосов ведь сначала поехал за Скуратовым в штаб-квартиру АЮР. Того там не оказалось, он был в Берсеневке. Наши допрашивали «югоармейцев». Те показали, что сразу же после отъезда милиции они по сотовой позвонили в клуб предупредить и сообщить новость. И разговаривали именно с Астрахановым. Он пообещал все передать шефу. Но ничего не сказал ему. Он просто зашел в комнату Скуратова и положил свой пистолет «ТТ», из которого убил Алагирова и остальных, в карман его пиджака. Скуратов ничего не заметил, он был пьян. Пил, переживая смерть Абдуллы и Мелеску, теряясь в догадках. Астраханов знал, что через час в клуб нагрянет милиция, возможно, будет обыск и, возможно, на Скуратова найдут «неопровержимую улику». Когда того взяли по подозрению в убийствах, он решил, что игра идет к развязке. Пора приступать к главному, к тому, ради чего он, собственно, все и затеял. Нагнал по дороге Ворона, избил его, под угрозой пистолета заставил позвонить Мещерскому, устроив ему и... мне ловушку. Ну, остальное ты знаешь.
— Прямо похищение сабинянок. — Кравченко злился. — Сукин сын...
— Меня он не тронул, потому что... — Катя помолчала. — Просто его не интересовали женщины. Вообще. Даже в роли жертв. Он нас просто не принимал в расчет, смотрел как на пустое место. А тебя он хотел убить в ту ночь, потому что ты ему мешал. Когда он позвонил Сережке и догадался, что у него ты, что вы там вдвоем, он решил разделаться с тобой. И знаешь, Вадя, мне странно...
— Что тебе странно? Что?
— Иногда мне кажется: я знаю о вас все. Я думаю о вас, интересуюсь вами, сужу вас. Иногда восхищаюсь вами, иногда вас за что-то осуждаю. А потом я вдруг убеждаюсь: я не знаю о вас ничего. Для меня вы — и ты в том числе — тайна за семью печатями.
— Кто это мы? Кто?
— Мужчины.
Пауза.
Катя смотрела на засохшую бегонию.
— А мне странно... Как это вдруг и у Алагирова, и у этого сукиного сына оказались две почти одинаковые печати, которым черт знает сколько веков!
По тону Кравченко Катя поняла, что он одновременно хочет продолжить этот разговор, но перевести его в несколько иное русло.
— Никита неоднократно беседовал на эту тему с Белкиным. Тот говорит, ничего удивительного в этом нет. Прадед Астраханова и дед Абдуллы вместе участвовали в той экспедиции. Они могли приобрести эти вещи у торговцев древностями. Белкин говорит, что печати до нынешнего времени — весьма распространенный товар в лавках по продаже антиквариата в Ираке. Он осмотрел печать Астраханова. А потом он рассказал Никите... Я, правда, не знаю, как к этому относиться. — Катя снова помолчала. — Он рассказал, что архив музея располагает одним любопытным документом. Как только у института Востока начались контакты с АЮР, Белкин доложил об этом документе директору института. И получил распоряжение не предавать документ огласке. Но сейчас ситуация иная, и он рассказал Колосову.