Врата Победы

Савин Владислав

У дверей лежал дохлый фриц - еще один, неучтенный.

– Из дома коменданта прибежал, - пояснил Рябой.
– Наверное, командир послал узнать, что случилось. Ведь телефон мы тоже обрезали.

Это он зря. Можно было бы сначала этого фрица вежливо спросить, сколько людей в доме коменданта, а уж после в расход. А время идет - и могут немцы, что на крыше, сообразить, а что это светляки фонариков по острову не двигаются, а в большинстве и вовсе пропали (кроме тех, что мы на кактусы повесили, возле убиенных часовых). И не дай бог, здесь еще резервный источник электричества есть, сейчас подключат? По уму, нафиг немцам было патрулированием увлекаться - засели бы за стенами, выставив на крыше и в окнах пулеметы и врубив освещение по-полной, что мешало им генератор внутрь "подковы" затащить, было бы нам на порядок труднее. Сил у вас было больше, и на удобной позиции - но вы их недопустимо разделили, лишив взаимодействия и связи. И собак не завезли, а ведь при охране объекта эти чертовы твари могут быть эффективнее самой навороченной сигнализации.

Бежим к дому коменданта. Кажется, сверху что-то заметили - раздается окрик, еще не тревожный. В первой же комнате натыкаюсь на рослого фрица с МР - встревожился, изготовился к бою, но не опознал чужих в первую секунду, а второй у него уже не было. А вот тело упало с заметным шумом, это нехорошо. В коридоре замечаю Вальку, вошедшего через заднюю дверь, вовремя узнали друг друга. Значит, первый этаж чист.

И тут снаружи гремит пулеметная очередь. И крик, быстро оборвавшийся. Как мы узнали позже, орал фриц, получивший пулю из "винтореза", но еще живой, летя с крыши вниз. Ошибкой немецких пулеметчиков было, что они, увидев в темноте непонятное мельтешение - а фрицы не бегают, они здесь ходят, причем строем!
– заподозрили неладное, но первую очередь дали куда-то поверх предупредительную и короткую, ведь по их мнению, внизу в домиках и на территории могли быть и свои! А Влад и Финн реагировали даже слишком быстро - хлоп, хлоп, один фриц выпал вниз, второй растянулся на крыше, тела не видно, но точно жмур, с девятимиллиметровой пулей в голове. "Винторез" вспышки не дает, и второй пулеметный расчет не придумал ничего лучше, как сразу начать стрелять куда-то в направлении берега - подождали бы секунду, чтобы сначала ракетой осветить, но сработал устав, подавить противника, прижать огнем - еще два раза "хлоп", и два тела на крыше.

А нам, в доме, уже не остановиться - надо дело завершить. Взлетаем по лестнице на второй этаж, там были радиостанция и жилье господ офицеров. Еще одного фрица положили в комнате связи - сцуко, успел он передать что-то или нет?
– и офицера в коридоре, парабеллум успел выхватить, пришлось стрелять. Следующая комната, сначала дверь осторожно надавить-потянуть, буквально по сантиметру, просто определить, в какую сторону открывается и не заперта ли - самому оставаясь сбоку, у стены. Затем рву дверь на себя и сразу нырком вниз и в сторону, как танцую вприсядку, ведь как обычно стреляют навскидку, на уровне груди стоящего человека, а прицелиться я тебе не дам. Двое фрицев - один в мундире, второй тот, штатский - когда одеться успели, или вовсе не ложились еще? Офицер стоит ближе к двери, но оружия у него в руках нет - крутнувшись, скашиваю его подсечкою и уже упавшему добавляю по затылку, легко, чтобы не убить. Знаю, что Мазур держит мне спину и контролирует штатского, у которого оружия тоже не видно.

– Рябой, что там?

И голос в наушнике в ответ:

– Оба МГ ёк, еще четверо фрицев на крыше лежат тихо, пока тишина, никого не видно.

И тут штатский подает голос:

– Вы русские? Тогда я прошу доставить меня к вашему командиру.

А голос-то знакомый!

– Командир я, - отвечаю.
– Герр Рудински, а вы что здесь делаете?

Группенфюрер Рудински. То же время и место

Это надо же так повезти - самому попасть в собственную западню!

По чести, русские сами виноваты. В Риме, на переговорах, не обозначили четко свою позицию относительно папы! А когда назначенная встреча в Берлине состоялась, и русский эмиссар потребовал, чтобы Пий Двенадцатый был освобожден - ну что мешало просто отдать приказ, и ведь все было подготовлено, доверенные люди сделали бы все, как надо. Нет, захотелось самому выйти на сцену. Чтобы его святейшество знал, кому он обязан своей жизнью.

Поскольку Рудински отлично представлял, что такое Римско-Католическая Церковь - не безобидное общество духовных наставников, как думают иные в просвещенный двадцатый век, а организация, богатством и влиянием равная богатейшим банкирским домам каких-нибудь Ротшильдов, информированностью не уступающая британской разведке, а беспощадностью, если ущемить ее интересы, сицилийской или чикагской мафии. А что не любят шума и внешних эффектов - так жертве без разницы. Было перед войной в Париже, когда некий уважаемый банкир всего-то на три миллиона вздумал святых отцов нагреть - и через пару недель домашний доктор этого почтенного месье, лечивший его уже тридцать лет, немного ошибся в рецепте. Сердечный приступ - и упокой душу раба Твоего. Вот только Рудински, в отличие от полиции, хорошо знал, что случай тут ни при чем, поскольку был этот коммерсант одним из его "особо доверенных". Какие-то три миллиона - насколько велика будет расплата за сожженный Ватикан и попытку убийства папы, не хотелось и думать! Так что полезнее для жизни будет, если Церковь не станет после предъявлять счет - а если удастся сделать, чтобы она еще и благодарна была?

Оттого пришлось самому заняться этим делом. И не дай бог, с папой что-нибудь случится! Кто ж знал что на этом чертовом острове нет ни нормальной пристани, ни защищенной якорной стоянки, так что катер должен был, высадив пассажиров, возвращаться на Вентотене? Хотя в ночевке здесь, казалось, не было никакой угрозы. Тут не могло быть никаких партизан, что же до населения соседнего островка Вентотене, то ни одна лодка не должна была отойти от пристани до того, как гость из Берлина не отбудет на материк. В эту ночь безопасность должна быть гарантирована, а вот через день... но не будем забегать вперед!

Папа Пий Двенадцатый был единственным узником на втором этаже тюрьмы. Прочие же "ватиканские" пленники содержались на первом, в камерах поодиночке. И конечно, никаких прогулок им не полагалось - так что заключенные не общались и не видели друг друга. Сразу по приезду герр Рудински заперся в канцелярии, работая с документами, затем потребовал на допрос тех из узников, кто должен был сыграть свою роль, их имена остались в бумагах. После вызвал дежурного и приказал сопроводить к папе - простите, к заключенному N 013. Войдя в камеру, Рудински приказал солдату ждать в конце коридора. И обратился к пленнику

– Как самочувствие, ваше святейшество?

Сидевший на грубом соломенном тюфяке человек, больше похожий сейчас на грязного бродягу, чем на властителя христианского мира, в ответ разразился тирадой, более подходящей пьяному грузчику, чем духовной особе. Рудински укоризненно покачал головой:

– Ай-ай, ваше святейшество, оказывается, вы очень дурно воспитаны! Я ведь пришел, чтобы даровать вам жизнь! И не спешите говорить нет, как вы изволили уже трижды - в отличие от тех случаев, я не буду от вас требовать признания Германии и ее армии силами Света, воюющими с воинством Тьмы с востока. Я не буду требовать от вас вообще ничего. Считайте, что я поступаю так из чисто христианского милосердия и любви к ближнему. Завтра вы покинете это неприветливое место и отправитесь со мной - сначала во Францию, а затем в Швейцарию.

Папа посмотрел на гостя внимательно, а затем произнес длинную фразу на латыни. Рудински отрицательно покачал головой.

– Нет, ваше святейшество, я не состою в "Опус деи", ни ассоциированным, ни нумерарием (прим.
– адепты низшего уровня посвящения в "Опус деи", соответственно "помогающие" и "действительные рядовые" - которые, как правило, не являются католическим духовенством и могут даже не исповедывать католическую веру, "служба Церкви искупает любой грех".
– В.С.). Я всего лишь немец, которому дорога его страна, родина Шиллера и Гете. Прежде я честно исполнял свой долг солдата - но теперь считаю, что сумасшедший ефрейтор опасно заигрался. Потому я хочу спасти вас без всякой платы с вашей стороны - ну, если только вы отпустите мне мои грехи.

– В Швейцарии, сын мой, - ответил папа, - когда и если я действительно туда попаду. И простите, а что будет с прочими моими братьями во Христе, заключенными в этом узилище?

– Я не всесилен!
– отрезал Рудински.
– Вас одного я могу вывезти, сославшись на оперативные нужды, это пройдет незамеченным. А многих, не говоря уже о всех - сам тогда рискую положить голову под топор. И простите, хоть я и с уважением отношусь к христианской вере, но не настолько, чтобы стремиться в великомученики. А подвалы гестапо - это куда страшнее тех мук, которым подвергался Иисус. Или вы один, или... Жаль, ваше святейшество - я искренне хотел вам помочь!