Врата рая
Шрифт:
— Дрейк, ты единственный из нас, кто когда-либо был там, теперь ты вернулся и поедешь туда снова.
— Ты тоже сможешь там присутствовать благодаря моим рассказам, — успокаивал меня Дрейк. Его голос стал мягче, добрее. — И это не будет какой-либо игрой в фантазии. Скоро поговорим еще. Пока.
На следующий день я не могла дождаться, когда наступит дневной перерыв в школьных занятиях и я смогу рассказать Люку о звонке Дрейка. Я никогда не ожидала, что Люк будет так же возбужден, как и я. И хотя он не имел семейных корней в Фарти и не проявлял особой заинтересованности в раскрытии той таинственности, которая окружала прошлое моей матери, он все же был втянут во все это через наши фантазии.
Люк сидел и равнодушно жевал свои бутерброды, слушая меня, но я видела, что он очень рассеян и озабочен. Необычным для него было и то, что он отказался объяснить мне свое состояние. Я думала о Люке всю остальную часть занятий в школе, а когда прозвенел звонок с последнего урока, попросила его проводить меня домой, чтобы еще раз попытаться разузнать, что с ним происходит.
Стоял один из тех последних дней весны, которые чаще бывают в разгар лета, когда по бирюзовому небу лениво скользят белые пушистые облака. Когда мы с Люком шли по улице, до нас долетали звуки звенящих кусочков льда в стаканах с лимонадом. Старые люди, попивая напиток, сидели на своих крылечках и с любопытством смотрели на прохожих. Иногда мы слышали их реплики: «Это девушка Стоунуоллов» или «Не один ли это из Кастилов?».
Мне было крайне неприятно слышать, как они произносили слово «Кастил». В их устах оно звучало как ругательство, как что-то недостойное человека. Я знала, почему жители города свысока смотрели на семью Кастил. Причиной было не только поведение моей тетушки Фанни, но и тот факт, что Кастилы являлись уроженцами горного Уиллиса, которые не имели таких же образования и состояния, как у жителей города. Они с презрением относились к тому, как одевались и жили уиллисцы. Во многом их можно было понять, но почему они не видели, каким замечательным человеком был Люк и сколько всего ему пришлось преодолеть? Он был прав, однажды сказав: «Поднимайся на высокие горы!».
Я особенно любила эти пешие прогулки из школы домой в весеннее время, когда цветут деревья и кусты вдоль улиц и нежно-зеленые лужайки светятся чистотой, когда распускаются тюльпаны, ирисы и азалии, а террасы в домах чисто вымыты. Скворцы сидят как стражи на телефонных проводах и смотрят, как под ними движутся машины и люди. Малиновки, забравшись в кусты, высовывают через прохладные зеленые листья свои головки с любопытными глазками. Иногда проскакивают мимо случайные колибри, обладающие, кажется, неисчерпаемой энергией, независимо от жары. Весь мир в это время выглядит свежим и полным жизни.
Большую часть дороги к дому Люк шел с сжатыми губами и опустив голову. Когда я остановилась у дорожки, ведущей к Хасбрук-хаусу, я заметила, что он даже не понял, что мы уже пришли.
— Хочешь, посидим немного на веранде? — спросила я его с надеждой. Мне хотелось удержать его до тех пор, пока он не скажет, что его так беспокоит.
— Нет, я лучше пойду домой, — ответил он голосом, полным грусти.
— Люк Тоби Кастил! — не выдержала я и подбоченилась. — Ни ты, ни я не привыкли держать что-либо в секрете друг от друга, даже если это может причинить другому боль.
Он посмотрел на меня с таким видом, будто только что проснулся и обнаружил мое присутствие. Затем он отвел свой взгляд.
— Вчера меня приняли в Гарвард со стипендией, полностью покрывающей плату за обучение, — произнес он равнодушно.
— О Люк! Как это здорово!
Он поднял вверх руку, чтобы показать, что он еще не все сказал. Затем вновь посмотрел вниз и собрался с силами, чтобы продолжать. Я терпеливо дожидалась, чувствуя, что в горле у меня образовался комок.
— Я никогда не говорил своей матери, что подал заявление о поступлении в Гарвард. Всякий раз, стоило мне упомянуть об этом университете, она начинала произносить свои тирады о голубой крови и этой неблагодарной семье, которая считает, что она намного лучше, чем ее собственная. Мать принималась рвать и метать в адрес дяди Кейта и тети Джейн, кричать, что они никогда не навещают ее и не пишут и вообще не признают ее существования. Она обижена, что ее никогда не приглашали в Фартинггейл, даже на прием по случаю свадьбы твоих родителей. В своем сознании мать связывает воедино все: Гарвард, Таттертонов, состояние и тех, кого она называет «снобы из Бин-тауна».
— Но, Люк, это несправедливо по отношению к тебе, — старалась я утешить его.
Он кивнул головой.
— Во всяком случае, — продолжал он, — я ничего не сказал ей о поданном мной заявлении. Вчера конверт с извещением о моем приеме пришел по почте, и она вскрыла его. Потом, напившись, разорвала полученную бумагу. Я нашел обрывки на полу в своей комнате.
— О Люк, мне так жаль! — Я боялась даже подумать, каково ему было обнаружить такой важный документ разорванным на кусочки.
— То, что она уничтожила эту бумагу, не остановит меня. Но я расстроен по поводу тех гадких вещей, которые мать сказала однажды, будучи пьяной.
Не спрашивая, я знала, на кого были направлены гадкие слова Фанни.
— Это было о моем отце? — все же уточнила я.
Люк кивнул. Я сделала глубокий вдох, чтобы подготовиться к дальнейшему.
— Ты можешь не бояться рассказать мне.
Я закрыла глаза и заранее зажмурилась, ожидая услышать что-нибудь мерзкое.
— Я не стану пересказывать тебе всего, поскольку некоторые вещи были настолько злобными и отвратительными, что я не хочу даже вспоминать о них. Самое скверное она говорила, когда обвиняла меня в том, что я больше похож на Логана, чем на нее, что я более лоялен к его ханжеской боковой ветви семьи, чем к ней. Но действительно, Энни, твои родители относятся ко мне лучше, чем моя мать. Она почти не бывает дома, чтобы приготовить обед, но презирает меня за то, что я провожу так много времени в вашем доме!