Врата рая
Шрифт:
— Прогулки — теперь мои единственные физические упражнения. Я брожу по всей территории.
— Вы были также на поминальной службе. Я видела вас, — подчеркнуто заявила я. — Почему вы не могли выйти из леса и встать рядом с другими молящимися?
— О… я просто постеснялся. Итак, — сказал он, пытаясь изменить направление разговора, — как идет ваше выздоровление?
— Но почему вы не хотели, чтобы вас увидели там? Вы боитесь Тони?
— Нет. — Он улыбнулся.
— Я не понимаю тогда, почему вы так… так прячетесь?
— У меня просто такая привычка. Если посмотреть на человека
— Но почему? — настаивала я.
— Почему? — Он засмеялся. — Вы ведь не отступаете от того, что вас беспокоит, не правда ли? Совершенно так же, как ваша мать.
— Я не понимаю, как вы можете так много знать о ней, если вы любите проводить все время наедине с самим собой.
Он засмеялся снова.
— Я не знаю, куда мне спрятаться, чтобы сохранить секреты своей жизни, когда вы находитесь поблизости. Я люблю одиночество, — спокойно сказал он. — Но мне нравилось быть с вашей матерью, и я разговариваю с людьми, как я делаю сейчас с вами. А теперь расскажите мне о своем выздоровлении.
— Вчера я встала самостоятельно на ноги, впервые после аварии.
— Это замечательно!
— Но доктор и Тони считают, что мне не надо торопиться. Никто не просил меня, чтобы я снова попробовала встать, и еще я ни разу не воспользовалась приспособлением для ходьбы. Они продолжают настаивать на том, чтобы я днем спала, принимала таблетки снотворного и оставалась изолированной от людей. Это первый случай, когда я вышла из дома, хотя нахожусь здесь уже почти неделю! Я даже не могу позвонить по телефону и поговорить. У меня нет телефона! — Я разревелась.
— Да?
— Я не видела своего двоюродного брата Люка с тех пор, как покинула больницу, то есть уже шесть дней, считая сегодняшний. Я посылала ему послания через Тони и Дрейка.
— Дрейка?
— Сводный брат моей матери.
— О да. Сын Люка-старшего.
— Кажется, вы знаете слишком много о моем семействе для работника… для помощника, — заявила я подозрительно.
— Просто я умею хорошо слушать, когда говорят другие люди.
— Какая у вас удивительная память на подробности, — отметила я, прищурив глаза и всем своим видом демонстрируя понимание того, что многое он просто недосказывает мне.
Мистер Брадерз улыбнулся как-то по-мальчишески.
— И что же случилось с Люком?
— Он не позвонил и не приехал. Я въехала на коляске в кабинет Тони и сама позвонила ему в общежитие в Гарварде. Его не оказалось на месте, и я попросила его соседа по комнате передать Люку, чтобы он немедленно приехал ко мне.
— Понятно. Ну, тогда я уверен, что скоро он навестит вас.
— Я не знаю. Люди становятся другими… Дрейк увлечен своей новой ролью бизнесмена, работая у Тони, а Люк никогда раньше не покидал меня. Мы выросли вместе и всегда были очень близки. Мы делились такими вещами, о которых другие девушки и юноши никогда не осмеливаются говорить. У нас были особые отношения, — подчеркнула я. В ответ мужчина задумчиво кивнул головой. — Мы больше чем просто… двоюродные брат и сестра. — Я помолчала. Не знаю почему, но я чувствовала, что могу поделиться с ним семейными секретами. Я ощущала его искренность, и мне было легко рядом с ним. У меня было такое ощущение, будто я знала его всю мою жизнь. Совершенно посторонние люди в Уиннерроу знали о Люке. Почему бы не знать этого и мистеру Брадерзу? — У Люка и у меня один и тот же отец, — наконец выпалила я.
— Понимаю, — сказал он, но при этом не проявил никакого удивления.
— Нет, вы не понимаете. Никто не может понять, как это тяжело, как это было тяжело! Особенно для Люка. Ему пришлось преодолевать так много трудностей, подниматься на такие высокие горы. Люди иногда могут быть очень жестокими, особенно в маленьких городках, таких как Уиннерроу. Они не дадут вам возможности забыть грехи ваших…
— Грехи ваших отцов?
— Да.
— Люк, должно быть, стал необыкновенным молодым человеком, если вы проявляете о нем такую заботу.
— О да. Он такой умный. Он был лучшим учеником в своем классе! И он очень внимательный и вежливый. Все беспристрастные люди любят и уважают Люка. И мама любила его. Это было для нее нелегко, но она заботилась о нем, как о собственном сыне, — проговорила я твердо.
— Расскажите мне про ваши волосы. Ведь вы их покрасили?
— Да.
— Когда?
— Несколько дней тому назад. Тони привез в Фарти дамского парикмахера и уговорил меня сделать это. Он полагал, что если я буду выглядеть ярче, то и чувствовать себя стану лучше.
— Тони заставил вас сделать это?
Я заметила беспокойство на его лице.
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Как Тони… мистер Таттертон чувствовал себя последнее время? Я не видел его несколько дней.
— Довольно странно. Он забывчив и путает вещи.
— Путает? Что, например?
— Он часто путает меня с моей матерью, моей бабушкой… даже с моей прабабушкой Джиллиан.
— Как это происходит? — Он наклонился вперед в своей качалке, его руки покоились на коленях, а изящные пальцы были сцеплены вместе.
— Он говорит со мной так, как если бы это была не я, упоминает вещи, которые я не могла ни знать, ни вспомнить.
Он пристально посмотрел на меня. Выражение беспокойства прочно утвердилось на его лице.
— Как долго вы будете оставаться здесь, в Фарти?
— Было намерение, чтобы я оставалась здесь до того времени, пока не поправлюсь окончательно, но сегодня я сказала Дрейку, что хочу ехать домой.
Меня вновь захлестнули накопившиеся во мне чувства, что я нахожусь как в заключении, что меня мучила жестокая сестра и что сейчас мне приходится жить в одном доме вместе с Тони, который перемещается из одного мира в другой.
— Да, я хочу уехать!
— Тогда следует уезжать. Если вам здесь нехорошо, если вы не чувствуете себя удобно, вам лучше уехать. — Он сказал это с такой силой, с такой уверенностью во взгляде, что внезапно я почувствовала страх.
— Кто вы… на самом деле? Вы знаете слишком много об этом семействе, чтобы быть простым работником фирмы.
Мужчина вновь откинулся назад и посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом. Мое сердце снова сильно забилось. Я знала, что была права.