Врата Востока
Шрифт:
Через несколько минут эливенер увидел небольшую поляну, а на ее краю — стоявший под огромным старым дубом шалаш, сложенный из сухих веток и покрытый большими зелеными листьями, похожими на северные лопухи, только с резными краями. Старик жестом пригласил спутника войти.
В шалаше было уютно, пахло сухими листьями и сеном, у задней стенки стоял узкий топчан, покрытый стареньким лоскутным одеялом, а в центре — два грубо сработанных некрашеных табурета и маленький тщательно выскобленный стол, отличавшийся от табуретов, пожалуй, только высотой. На столе брат Лэльдо увидел запотевший глиняный кувшин, прикрытый чистым льняным лоскутком, и две большие
— Садись, — негромко сказал старик. — Поговорим. Кажется, я нашел наконец того, кого искал так долго и безуспешно. Кажется, мне повезло. Нам всем повезло.
На этот раз брат Лэльдо не раскрыл рта, поскольку не видел смысла в том, чтобы задавать вопросы сейчас. Нужно было подождать. Разобраться. Послушать. И кроме того… и кроме того, молодому эливенеру показалось, что у него внутри, в самой глубине его то ли ума, то ли тела, возникло нечто новое, почти неощутимое и пока что не поддающееся определению. И это тоже требовало размышлений.
Старик снял с кувшина прикрывавший его лоскуток, налил в кружки холодного молока, придвинул одну кружку к брату Лэльдо. Потом тихонько щелкнул пальцами левой руки — и перед молодым эливенером появилась глубокая деревянная тарелка со свежим ноздристым хлебом, нарезанным толстыми аппетитными ломтями. Такая же тарелка возникла и перед стариком.
— Давай-ка сначала поедим, — предложил хозяин шалаша, беря серый ломоть. — А уж потом наступит время разговоров.
Брат Лэльдо молча принялся за еду. Он вдруг почувствовал отчаянный голод, как будто не ел неделю. Когда с хлебом и молоком было покончено, старик снова тихо щелкнул пальцами — и стол опустел.
Старик неторопливо поднялся, жестом показав эливенеру, чтобы тот оставался на месте, отошел к топчану, с кряхтением наклонился и достал из-под него маленькую, до блеска начищенную медную жаровню, трехногую, с затейливыми витыми ручками. Он вернулся к столу, поставил жаровенку в его центр и, сняв крышку, отложил ее в сторону. Потом из кармана портов достал маленький бумажный пакетик. Брат Лэльдо мимоходом подвился тому, что в глухих лесах есть такая тонкая бумага, и откуда только она здесь взялась?.. Но тут же сосредоточился на движениях рук старика. Руки у старика были изумительной красоты, молодые, с длинными гибкими пальцами, с гладкими розовыми ногтями… и двигались эти руки плавно и загадочно. Развернув пакетик, в котором оказался серебристо-серый порошок, старик высыпал в жаровню примерно половину его, а остальное снова тщательно завернул и спрятал в карман. Потом приказал, не глядя на брата Лэльдо:
— Зажги.
Эливенер удивленно посмотрел на старика, и тот ответил ему спокойным и уверенным взглядом. В мешочке на поясе брата Лэльдо лежал кремень, но старик явно имел в виду что-то другое. И вдруг Лэльдо понял. Он протянул к жаровне руку и засветил огонек на указательном пальце. Он даже не успел приблизить огонек к порошку, как тот уже задымился. Лэльдо убрал руку. Дымок сначала потянулся тонкой струйкой вверх, а потом вдруг начал извиваться, словно танцуя, хотя ни малейшего движения воздуха не ощущалось в шалаше старика. Клубы дыма становились все больше и больше, но оставались легкими и прозрачными. Дым пахнул пряными травами, в нем были и сладость, и горечь, и привкус тайны… и сквозь его сизоватую вуаль до брата Лэльдо донесся тихий, словно издали, голос старика:
— Вспомни… кем был твой отец?
— Я не знаю, — ответил эливенер. — Я сирота. Меня воспитало Братство Одиннадцатой Заповеди.
— И ты никогда не интересовался, кто породил тебя на свет?
— Мне сказали однажды, что моими родителями были обычные северяне из Республики Метс, но они оба умерли, когда я был еще младенцем.
— Тебя удовлетворил такой ответ? Ты никогда не пытался узнать больше?
Брат Лэльдо задумался. Он и в самом деле никогда не расспрашивал тех, кто его растил и воспитывал, о своих родителях. Почему? Ведь для ребенка естественно желание узнать, кем была его мама. И отец. Но у Лэльдо таких вопросов не возникало. Лишь теперь он понял, что тут что-то не так. И спросил:
— А ты знаешь, кем они были, мои родители?
— Думаю, что знаю. Но об этом позже. Скажи, ты никогда не испытывал странных ощущений — например, словно все энергии в твоем теле разом устремились вверх, и ты вот-вот оторвешься от земли?
Брат Лэльдо подумал. А ведь и в самом деле, однажды такое случилось.
— Да, один раз было так, — ответил он.
— Когда? Где ты находился в тот момент? С чем это было связано?
— Я тогда размышлял о неустойчивости всего материального. Я был один, в лесу, на пути в Центральное Аббатство. Я остановился отдохнуть и сидел под деревом на краю поляны, просто смотрел по сторонам и думал о том, что любой предмет этого мира имеет начало и конец, и что гибель одних вещей и существ приводит к рождению других. Если срубить дерево — можно сделать из его ствола какую-то вещь, или сжечь его, и тогда останутся зола и угли, они удобрят землю, на ней вырастут другие деревья… ну, в таком вот роде. А потом вдруг мне показалось, что я вот-вот взлечу.
— Что ты почувствовал в тот момент?
— Я удивился и испугался. И постарался остановить рвущийся вверх поток.
Старец помолчал, потом вдруг спросил:
—Тебе легко давалась учеба?
— Да, очень легко, — кивнул эливенер, вспоминая, как он без труда запоминал все, что объясняли ему старшие братья, — но его никогда не хвалили за это, словно так и должно было быть.
— Да, они тебя не хвалили, — сказал старик, услышавший эту мысль. — Они боялись породить в тебе гордыню. Потому что твоя кровь двойственна, а жители этой планеты склонны к самовозвышению и самовосхвалению
— Моя кровь двойственна?…
И вдруг брат Лэльдо все вспомнил. То есть он не знал, воспоминание ли это, — но он увидел перед собой своего отца и свою мать. И ахнул. Перед ним в сизом тумане стояла необыкновенно красивая стройная северянка, а рядом с ней — улыбающийся брат Альдо, его главный наставник и учитель…
Дым сгустился, в его запахе прорезалась острая нота, колющая, бередящая душу… брат Лэльдо закрыл глаза, пытаясь справиться с волнением, но вдруг понял, что обеспокоена и растревожена лишь самая поверхность его сознания, а в глубине по-прежнему царит покой… так бегущие по поверхности моря волны не в состоянии нарушить недвижность гигантских толщ воды, лежащих под ними…
Не открывая глаз, продолжая прислушиваться к себе, он тихо спросил:
— Зачем это?
Он уже знал, кто перед ним. Нет, не тот великий Учитель, о котором рассказал ему отец, — но просто один из них самих, пришедших на Землю тысячи лет назад, пришедших только потому, что их влекло холодное научное любопытство.
— Это был наш последний эксперимент, — прозвучало из дыма, ставшего белым и плотным, как утренний туман на болотах. — И мы думали, что он не удался. Но ты проснулся все-таки. И проснулся после того, как тебя провели сквозь Стену.