Врата
Шрифт:
И тут... рев стал утихать. Смерч, пройдя сквозь ивняк, пошел дальше, расчищая себе путь в траве.
Джек отвалился от дерева, опрокинулся на спину.
— Я уж боялся тебя потерять.
Пока сердце возвращалось к нормальному ритму, Том смотрел на него, лежавшего с закрытыми глазами, с залитым дождем лицом.
— Я тоже думал, что пропал. Спасибо.
— Не за что.
Не за что? Нет, есть за что. За нечто... совершенно особенное. Он обязан сыну жизнью.
Как хорошо быть за это обязанным.
Том проглотил ком в горле.
— Пошли. Посмотрим,
Вторник
— Я решил перебраться обратно на север, — сказал Том, пока Джек укладывал вещи в спортивную сумку, собираясь в обратный путь.
Джек всмотрелся в обветренное лицо, еще покрытое синяками после наезда.
— Точно решил?
— Абсолютно, — кивнул отец. — Никогда не смогу смотреть на дом Ани без мысли о том... что мы видели... что с ней случилось. Никогда не смогу даже из двери выглянуть на Эверглейдс, не вспомнив ту ночь, пролитую кровь, Карла... дыру, вылетевших из нее тварей. А буря... торнадо... — Он затряс головой. — Мы чуть не погибли, черт побери.
— Главное, что не погибли, — заметил Джек.
Возвращение было нелегким. Смерч далеко обошел каноэ, оно уцелело, но дальнейшее сражение с бурей потребовало немалых усилий. Маленькие протоки переполнились, невозможно было разобраться, где восток, а где запад, Джек потерял ориентацию, несколько раз повернул не в ту сторону. Пришлось грести почти два часа, прежде чем они добрались до лодочной станции и с облегчением сели в машину.
Понедельник ушел на поправку. Мышцы, о которых Джек до сих пор не имел ни малейшего представления, протестовали при каждом движении. Дворники и садовники — без Карла — в полном составе расчищали последствия бури. Наверняка видели взломанную дверь Ани и, наверно, подумали, что ее выбил ветер.
К концу дня, когда уборка закончилась и никого рядом не было, они с отцом погребли останки Ани в саду среди ее любимых растений. Она вела довольно замкнутый образ жизни, поэтому исчезновения никто пока не заметил.
Джек выкопал в сырой земле яму глубиной в два фута, чтобы не раскопали собаки или койоты, Том почтительно опустил туда вчетверо сложенную кожу. Ни во что не стали заворачивать — пусть скорей разлагается и питает растения.
В тихий скорбный вечер отец потребовал ответов на длинный перечень вопросов, а Джек всеми силами старался уклониться. Папе не следует знать больше, чем ему известно. Несмотря на пережитое, он, возможно, и не поверит истине в понимании сына. Поэтому Джек рассказал только то, что услышал от Ани. Пусть думает, что остальные ответы умерли вместе с ней. Ни тому ни другому даже в голову не пришло посмотреть вечерний футбольный матч.
— Кроме того, — продолжал Том солнечным утром, — что я тут делаю, когда мои сыновья и внуки на севере? Бессмыслица. Не знаю, о чем я думал.
Может быть, ты и не думал, мысленно оговорился Джек. Может быть, кто-то тебя подтолкнул. Может быть, все события развивались по плану. По плану, который, благодаря Ане, пошел не совсем так, как было задумано.
А
Но явная причастность Иного внушала уверенность, что утром прошлого вторника отец был обречен на смерть.
— Можно ездить пару раз в год на юг, — рассуждал Том, — скажем в феврале, в марте. Статистика утверждает, что американец, доживший до шестидесяти пяти, имеет возможность прожить еще лет шестнадцать. Тогда мне остается десять. Какой смысл проводить их в пятнадцати сотнях миль от самых дорогих людей в моей жизни?
— Ты прав. Никакого.
Действительно, за отцом надо лучше присматривать. Иное наверняка не оставит его в покое. В памяти постоянно звучат слова Расалома:
...когда сильный мужчина впадает в безнадежное отчаяние — это истинный деликатес. Если этот мужчина — ты, можно даже дойти до экстаза...
Как довести его до безнадежного отчаяния? Уничтожить каждого, кого он любит?
Хорошо, что папа будет ближе к дому, а сейчас надо вернуться к Джиа и Вики. Беспокойство за них ножом торчит в спине, торопя домой. Вдобавок до марта, когда должен родиться ребенок, ему предстоит превратиться в легального гражданина.
Вчера Джек отправил «раджер» на адрес одного из своих арендованных почтовых ящиков, откуда его перешлют на другой и где можно будет его забрать. Осталось собрать одежду и ехать в аэропорт.
Зазвонил телефон.
— Должно быть, из конторы, — сказал отец. — Я им прямо с утра позвонил первым делом, чтобы выставили дом на продажу.
Когда он вышел, Джек напомнил себе заняться дома фирмой «Благден и сыновья». Может, удастся выяснить, для чего им понадобился песок из кеноте. Едва ли для замеса бетона для веранды на заднем дворе.
Он вытащил из комода последнюю вещь и замер: на дне ящика лежал прямоугольник Аниной кожи.
Во рту у него пересохло. Не может быть. Вчера закопали, и вот она — без единого пятнышка грязи.
Джек вышел в большую комнату, где отец обсуждал с агентом цены и комиссионные, пошел прямо к задней веранде, схватил вчерашнюю лопату, направился к саду Ани.
Место захоронения точно в том же виде, в каком они его оставили. Он принялся копать рыхлую землю, быстро углубившись на два фута.
Никакой кожи.
Прошел еще шесть дюймов, в отличие от вчерашнего — по-прежнему ничего, одна земля.
Анина кожа исчезла.
Нет, постой, не исчезла. Лежит в ящике комода в гостевой комнате отцовского дома. Как она там очутилась?..
Джек не стал тратить время на безответные вопросы — как и зачем кожа из ямы попала в дом. Либо выяснится со временем, либо нет.
Он быстро забросал яму, поспешил назад. Отец еще висел на телефоне. Вопросительно взглянул на него, но он махнул рукой, в комнате сразу шагнул к комоду и снова заледенел. В ящике пусто.
Что за черт?
Оглядевшись, увидел хорошо знакомый рисунок в приоткрытой сумке. Расстегнул «молнию», вытаращил глаза.
Вот она. Видно, Аня — хотя бы ее частица — хочет отправиться с ним домой.