Врата
Шрифт:
— Совсем недолго ехал, а всё равно устал. Дорога всегда утомляет. Никаких событий не произошло, пока меня не было?
Глядя на измученного Соскэ, можно было и впрямь подумать, что поездки ему не на пользу.
На этот раз О-Ёнэ, против обыкновения, никак не могла заставить себя улыбнуться мужу, но так и не решилась сказать, что выглядит он хуже, чем до отъезда.
— Отдыхать, конечно, хорошо, — с наигранным оживлением сказала О-Ёнэ. — Но стоит вернуться домой, как начинаешь почему-то ощущать усталость. Придёшь в себя после дороги, непременно
О-Ёнэ вынула из ящика маленькое зеркало и дала Соскэ поглядеться.
Соскэ вдруг почувствовал, что от настроения, в котором он находился в храме, не осталось и следа. Он снова стал самим собой.
— От Сакаи никаких известий не было?
— Нет, никаких.
— А насчёт Короку тоже?
— Тоже,
Короку, кстати, дома не было, он ушёл в библиотеку. Соскэ взял полотенце и мыло и вышел из дому.
Не успел Соскэ на следующий день прийти на службу, как все стали расспрашивать его о здоровье. Кое-кто заметил: «Кажется, немного похудел». Эти слова прозвучали как насмешка. Любитель конфуцианских книг, сам того не желая, тоже причинил Соскэ боль, спросив: «Удачно съездили?»
Вечером О-Ёнэ и Короку наперебой расспрашивали Соскэ о Камакуре, им хотелось узнать всё до мельчайших подробностей.
— Хорошо, наверно, уехать на время и забыть о домашних хлопотах, — сказала О-Ёнэ.
— А сколько надо платить в день за постой? — поинтересовался Короку. — Вот бы взять с собой туда ружьё и поохотиться.
— Всё же скучно, должно быть, в таком уединении, — заметила О-Ёнэ, — не станешь ведь круглые сутки спать.
— И кормят там плохо, — добавил Короку.
Ночью, лёжа в постели, Соскэ решил завтра же сходить к Сакаи, как-нибудь обиняком расспросить о Ясуи, и если тот ещё в Токио, да к тому же зачастил к хозяину, переселиться куда-нибудь в другое место.
На следующий день ничего особенного не случилось, как обычно взошло, а потом зашло солнце. Вернувшись со службы, Соскэ сказал:
— Схожу проведаю Сакаи-сан.
Соскэ поднялся по тёмному склону, прошёл по дорожке, посыпанной гравием и освещённой газовым фонарём, и очутился у калитки. «Ведь не каждый день Ясуи здесь бывает», — подбодрил он себя и всё же прошёл с чёрного хода, не забыв спросить про гостей.
— Рад вас видеть, — жизнерадостный, как всегда, встретил его хозяин. — Нынче что-то холода затянулись. Правда?
Сакаи усадил в ряд всех своих детей и с одной из девочек, лет шести, у которой в волосах был большой красный бант, играл в считалку. Малышка не хотела уступать отцу и, с силой сжимая кулачок, очень решительно выбрасывала вперёд пальцы. Забавно было смотреть на её кулачок, казавшийся совсем крохотным рядом с огромным кулаком Сакаи, и все смеялись.
— Ага, на этот раз победила Юкико! — воскликнула жена Сакаи, показав в улыбке свои красивые зубы.
Возле детей, прямо на полу, лежало множество красных, тёмно-синих и белых стеклянных шариков.
— Наконец-то я всё же проиграл, — сказал Сакаи, взглянув на Соскэ и поднимаясь. — Ну что, опять укроемся в берлоге?
В кабинете висел на прежнем месте монгольский кинжал в шёлковом мешочке. В вазе стояли непонятно откуда взявшиеся в это время года жёлтые цветы рапса. Не сводя глаз с кинжала в нише, Соскэ не без умысла сказал:
— Так и висит с тех пор? — и посмотрел на хозяина.
— Пожалуй, он чересчур экзотичен, этот монгольский кинжал. Это всё братец привозит мне такие игрушки, хочет задобрить.
— А сейчас чем ваш брат занимается? — с притворным безразличием спросил Соскэ.
— Наконец-то уехал несколько дней назад. Он просто создан для Монголии. Я ему как-то сказал, что Токио не для него, потому что он варвар, так что пусть скорее уезжает в свою Монголию. И что бы вы думали? Он не стал возражать и вскоре уехал. Таким, как он, место лишь за Великой китайской стеной. И пусть себе ищет алмазы в пустыне Гоби.
— А этот его приятель?
— Ясуи? Уехал вместе с ним. Подобного рода людям не сидится на месте. Я слышал, будто он в своё время учился в Киотоском университете, не знаю, что на него так повлияло.
Соскэ пот прошиб. У него не было ни малейшего желания продолжать этот разговор, он лишь радовался, что ничего не рассказывал Сакаи о своей прежней жизни. Хозяин даже собирался знакомить Соскэ с Ясуи, не подозревая, что они вместе учились. Соскэ воздержался от визита и, по крайней мере, избежал позора, но хозяин мог случайно упомянуть в разговоре его имя. И тут Соскэ впервые понял, какое великое благо для человека с нечистой совестью жить под вымышленным именем. Его так и подмывало спросить: «Вы ничего обо мне не говорили Ясуи?» — но он не решился.
Вошла служанка, неся блюдо с каким-то удивительным кушаньем: две бобовые пастилки, сделанные в виде золотых рыбок, в сладком прозрачном желе. Ничего подобного Соскэ не видел, но мысли его сейчас были поглощены совсем другим.
— Не хотите ли отведать? — любезно предложил хозяин и, как обычно, первый протянул руку к блюду. — Это я вчера принёс с одной серебряной свадьбы. Говорят, приносит счастье. Так что очень рекомендую!
Сказав, что хочет дожить до серебряной свадьбы, Сакаи набил рот печеньем. Отличаясь завидным здоровьем, Сакаи ел и пил всё без исключения: и варёный рис, и печенье, и сакэ, и чай.
— Если разобраться, то не такое уж большое счастье дожить до морщин и седых волос. Но всё познаётся в сравнении. Я как-то проходил по парку Симидзудани и очень удивился, — У хозяина, человека светского, уже вошло в привычку менять темы разговора, чтобы гость не скучал.
Сакаи рассказал, что в парке, в узкой, похожей на канаву, речушке, которая течёт к мосту Бэнкэйбаси, ранней весной появляется бесчисленное множество лягушек. Через какое-то время почти сплошной массой они дружно плывут к мосту. Проходящие мимо бездельники и мальчишки швыряют в них камнями и убивают.