Вредина для Майора

Фокс Нана

Но счет спокойно перевалил за двадцатку, водитель все еще таращится на нас и не заводит тачку, а малышка все так же сидит на месте, словно прибитая. Кажется, даже не дышит, точно не моргает, и только стук ее сердца отдается в моих висках совестливым набатом.

– Черт с вами! – Она отмирает, выпрямляется. – Едем! – разрывая наш зрительный контакт, кидает водителю, и тот, будто ожидал лишь этого девчачьего, почти командного оклика, проворачивает ключ в замке зажигания и плавно выруливает с парковки.

Произошедшая с ней метаморфоза повергает меня в

легкий ступор. Сознание пытается уловить хоть какое-то разумное объяснение происходящим в башке эмоциональным диспутам нетрезвого разума с совестью.

Вот какое мне дело до этой бесстрашной и безбашенной дурочки, что спокойно прыгает в салон такси, поймав его в полупустой подворотне?! Какого лешего меня волнует, почему она вообще шарашится по улице в столь поздний час?! Ей бы сидеть дома, укутавшись в вязаный плед, и, обхватив тонкими пальчиками большую кружку, совать в нее нос, вдыхая аромат горячего шоколада.

– Мля-а-а-а! – рычу сквозь стиснутые зубы. Откидываюсь на спинку сиденья и утыкаюсь затылком в подголовник. Прикрываю глаза, провожу ладонью по лицу, желая стереть безумные размышления, ураганом заполняющие мой воспаленный мозг.

Да к черту все! Не маленькая, сама разберётся! Но вот выпороть ее так хочется в назидание, аж ладонь чешется!

Мерное движение автомобиля по пустынным улицам навивает дремоту, организм, и без того расслабленный, впадает в легкий анабиоз. Тело словно свинцом налилось, да и муть в голове затягивает в болото беспамятства.

– Вам выходить, – жужжит над самым ухом еле слышно, отмахиваюсь, не желая выныривать из томной дремоты. – Вы приехали, – продолжает зудеть настырно и даже рискует толкнуть меня в плечо.

С трудом разлепляю веки, смотрю расфокусированно по сторонам и ни хрена не соображаю. Где я, что происходит, и кто эта «божья тваринка» пытающаяся вытолкнуть меня в неизвестность?

– Мужик, выходи, давай! – Грозный бас водителя метким подзатыльником возвращает мне память.

– Ща, – вздыхаю я, собираю силы в кулак и даже шарю рукой в поисках выхода.

Не нахожу, обессиленно опрокидываюсь назад на сиденье и уже собираюсь вновь погрузиться в туман безмятежного сна, когда холодный поток ворвавшегося в салон осеннего ветра пробегает по разомлевшему телу, забираясь под распахнутую куртку и ныряя в ворот тонкого свитера.

– Пойдемте. – Тонкие, словно прутики, ручонки цепляются за мое плечо и с усилием тянут меня наружу. – Я вас до квартиры доведу, – тараторит кроха и продолжает свой нелегкий труд по вытаскиванию моей неподатливой туши из салона.

– Подожди, – торможу очередной ее порыв, лезу в карман за деньгами и, путаясь в купюрах, выуживаю несколько хрустких бумажек. —И за нее тоже, – протягиваю их водителю.

– Ага, – кивает он, быстро пряча деньги в карман.

– Пошли, – все же соглашаюсь на ее помощь, краем сознания понимая, что не доползу самостоятельно даже до двери подъезда, а ночевать на лавочке во дворе ой как не хочется. – а ты жди, – кидаю водиле и захлопываю дверь.

Пошатываюсь, делаю шаг от машины, а малышка ловит

меня, подставляя свое хрупкое плечико. Такая маленькая, макушкой не достает мне даже до подмышки, но уверенно закидывает мою тяжелую и безвольную руку себе на плечи. Своей ручкой оплетает мою талию и, сгибаясь, под тяжестью моего тела, словно медсестричка на фронтовом поле, тащит меня к дому. Как могу, стараюсь облегчить ей ношу, но сознание плывет, разум, пьяно икая, спит, а совесть вообще ушла в дальний угол и носа не кажет.

Земля качается так, что сейсмологи точно зафиксируют аномальные сдвиги тектонических плит. Шаги даются с трудом, но, превозмогая желание сесть на то, на чем стою, я все же добираюсь до подъезда, затем, минуя въедливого и все подмечающего консьержа, мы доходим до лифта.

– А ты совсем бесстрашная, да, Ромашка? – спрашиваю у девчули, подпирая спиной металлическую стену, пока кабина как-то очень уж медленно поднимает нас на нужный этаж.

– Почему Ромашка? – вопросом на вопрос отвечает она и даже не смотрит на меня, а, задрав голову, следит за цифрами этажей на табло.

Пожимаю плечами, не зная, что на это ответить. Несвязный бред крутится в голове, но в слова не формируется.

– Не знаю, – сознаюсь, подаваясь вперед и утыкаясь носом в копну ее светлых волос. – Ты пахнешь ими. – Несу полную ахинею, но это так.

Аромат, пусть не совсем ромашек, но свежих полевых цветов с искорками летнего солнца, окунает меня в какие-то теплые воспоминания детства: зеленый луг в лучах послеполуденного светила, парное молоко и бабушкины блины, обязательно с медом. А еще ромашки, много-много ромашек, в которые я падал, устав проказничать, и таращился в синее небо.

Руки сами по себе ложатся на талию девчушки, я притягиваю ее хрупкий стан к себе и жадно вдыхаю будоражащий запах.

– Наш этаж, – сбивчиво сообщает моя спутница и делает шаг к выходу из лифта.

– Угу, – мычу, не отпуская ее, – сейчас, – шепчу в ее макушку, затем разворачиваю к себе лицом и на миг, вновь утонув в синеве ее васильково-синих глаз, накрываю губы жадным поцелуем.

Она и на вкус необычно нежная – клубника со сливками. Дыхание сладкое, и тихий неразборчивый стон. Маленькие ладошки упираются в грудь, тонкие пальчики цепляются за свитер. Шаг, другой… мы – как танцоры на паркете в ритме страстного танго. Прижимаю малышку к себе, не разрывая слияния губ, открываю дверь в квартиру, и темнота поглощает нас, скрывает от всех за стальным засовом.

Сбрасываю куртку куда-то на пол и тут же запускаю ладони в копну шелковистых волос. Чуть крепче сжимаю, оттягивая назад голову малышки. Тусклый свет размывает картинку, смазывая черты миловидного личика, и лишь огромные васильковые глаза, в глубине которых пляшут золотистые искры будоражащих эмоций, заглядывают мне в душу, дергая за ниточки необъяснимые чувства.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я, вдруг решив, что для меня это важно.

– Тася, – отвечает она тихо, почти одними губами, движение которых я считываю подушечками больших пальцев.