Времена Хокусая
Шрифт:
— Да в чем дело?
— Видите ли… Орбита этой планеты образует очень вытянутый эллипс. Как и планеты нашей Галактики, она в настоящий момент удаляется от своего Солнца… и скоро окажется в космическом мраке и холоде, на ней все замерзнет. Конечно, без зимней спячки тут не выжить…
— То есть вы хотите сказать, что зима на ней длинная?
— Да, получается так…
— А сколько потребуется времени, чтобы планета приблизилась к Солнцу и на ней вновь наступила весна?
— Гм… В пересчете на наше, земное время —
Саке Комацу
МИР — ЗЕМЛЕ
Мелькнула человеческая тень. Он машинально спустил предохранитель, прицелился и затаил дыхание. Впереди тихо покачивался колос мисканта. Высокая пожелтелая трава зашуршала, заколыхалась, и оттуда высунулся крестьянин плутоватого вида, с обмотанной грязным полотенцем головой и вязанкой хвороста за плечами.
Тогда он поднялся и шагнул навстречу старику, держа наготове карабин.
Старик в ужасе шарахнулся. Испуганное лицо на миг исказилось злобой, но тут же стало непроницаемым. Тот подошел вплотную к старику.
— Жратва есть? — спросил он. — Я голоден!
Тусклыми, точно высушенная солнцем речная галька, глазами крестьянин смерил его с головы до ног. Под гноящимися веками снова вспыхнул злобный огонь.
Перед крестьянином стоял исхудалый мальчик в рваной, висевшей клочьями одежде. Его шею и тощие, как куриные лапки, руки покрывала чешуйчатая пыль.
— Ты чего карабином тычешь? — сердито пролаял старик. — Не японец я, что ли?
Парнишка опустил карабин, но на предохранитель не поставил.
— Ты где живешь? — спросил мальчик.
— Недалеко… за горкой, — ответил крестьянин.
— Мне жратва нужна! Сейчас поесть и на дорогу.
Крестьянин снова нахмурился. Он злился. Еще бы не злиться! Какой-то мальчишка ему угрожает, карабином в грудь тычет. Еще покрикивает. Героя из себя строит. Добро бы действительно солдат был — не так уж обидно, стерпеть можно, а то сопляк какой-то!..
— Ты что, один или с дружками? — спросил крестьянин.
Мальчик покачал головой. Огляделся по сторонам.
— Один я. Меня в разведку послали. Вернулся. Наших всех перебили. А кто жив остался, видать, в горы подался.
— Всех поймали! — со злорадной усмешкой сказал старик. Вон по той тропиночке спускались, подняв руки. Их лупили, подгоняли прикладами… даже раненых…
— Не может быть, чтобы всех… Кто-нибудь уцелел.
— И ты зря прячешься… Все одно — рано или поздно схватят.
Щелкнул затвор. Крестьянин прикусил язык. Он взглянул на мальчика затравленными глазами, налитыми кровью, как у быка.
— В Синею проберусь, к нашим, — упрямо проговорил мальчик, поджав губы. — Там еще крепко держатся.
— В Синею? — ехидно переспросил крестьянин. — А знаешь, как туда добираться? Все дороги охраняются.
— Ничего, без дорог, лесами, горами проберусь.
— Все одно сцапают, — тихо пробурчал старик
Мальчик вскинул карабин.
Ну, вот! Слова им не скажи — сразу на рожон лезут. Бешеные какие-то! Такому ничего не стоит пальнуть. И дают же им оружие в руки!
— Пре-датель! — прошипел парнишка сквозь зубы. — Из-за вас проиграли!
— При чем тут мы? — пробормотал старик и торопливо добавил: — И вы не виноваты… На их стороне сила. У них всего вдоволь. А у нас что? Ни одного самолета, ни одного…
— Это не поражение, — упрямо повторил мальчик. — Умереть в бою, не сдавшись врагу… Наши в Синею будут держаться до конца!
— Тогда всех японцев перебьют.
— А что, по-твоему, лучше холуем быть, лишь бы в живых остаться? — Он говорил таким тоном, точно отчитывал первоклассника. — Даже ребята вроде меня сражаются в смертном бою. Эх, ты!.. А еще взрослый!..
— Старуха у меня парализованная да дочка на шее, — ворчливо ответил крестьянин, — а вы-то что жрать будете, если крестьяне работать перестанут?
Но, увидев, что мальчик снова приходит в ярость, старик повернулся и, сказав: «Пойдем!», зашагал прочь.
Одинокий дом в долине. Тощая, с торчащими ребрами корова щиплет траву, на морде у нее выражение полного безразличия и покорности, Поля вдоль ущелья давно убраны, всюду, как великаны, высятся скирды рисовой соломы.
— А их нет? — подозрительно спросил мальчик.
Старик покачал головой.
— Все до одного ушли… тут неподалеку… в соседней деревне, кажись, остался отряд…
Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.
— Мать, это я! — крикнул крестьянин.
Вблизи дом казался большим. По двору бродили куры. Пахло перегноем и свежей соломой.
От одной мысли о яичнице рот переполнился слюной.
В доме кто-то заворочался. Старик вошел и с кем-то заговорил вполголоса. Парнишка разглядел уставившиеся на него выцветшие старческие глаза. Старик успокаивающе говорил: «Ничего, обойдется», а старуха требовала гнать оборвыша в шею.
Он сел, вытер пот. Еле сдерживался, чтоб не уснуть. Сон одолевал его.
— Сейчас приготовлю поесть, — сказал старик приветливым голосом. Он прошел в кухню, неслышно ступая по земляному полу. — Дочери дома нет, я дам тебе пока холодного рису.
— Ладно, все равно.
Урчало даже в горле. Шутка ли сказать: вторые сутки ничего в рот не брал. Так и спятить недолго.
— Замори покамест червячка, а к вечеру курочку зарежем. Переночуешь у нас, утречком уйдешь себе…
— Оставь! Ни к чему это, — сказал мальчик, недоверчиво вслушиваясь в елейный голос старика. — Съем рис и на дорогу возьму немного. Курицу резать жалко!