Времена выбирают
Шрифт:
Наконец приняли резолюцию по Чехословакии и объявили выговор одному офицеру, который вздумал разводиться. Ковалёв подождал Марию на выходе.
– Не торопишься?
– Мне теперь торопиться не нужно – всегда успею куда надо, – пошутила Мария, намекая на машину времени.
Они не спеша пошли по дорожкам городка.
– Дома хорошо! – она вдохнула вечерний воздух.
– А как там? – спросил Ковалёв.
– Там – это в прошлом? Или на войне?
– В прошлом на войне.
Мария задумалась.
– Ты знаешь, там всё
Она замолчала, Ковалёв тоже не произнёс ни слова.
– Понимаешь, – вдруг торопливо заговорила она. – Я-то думала – мы тут более развитые, более образованные, у нас новейшая техника. Пыталась их чему-то учить. А у них есть всё, что им нужно. И они справятся без нашей помощи. Мы им не нужны.
– Но ведь можно уменьшить жертвы? – спросил Ковалёв.
– Я тебе одну вещь скажу, только ты никому не рассказывай. Я медикам не сказала, а то бы они меня сочли ненормальной. Я разговаривала с девушкой, по документам которой там жила – с Марией Климовой. Уже после того, как я её похоронила. Она пришла ко мне, я видела её так же, как вижу тебя. Она мне сказала – живи за себя и за меня. Так что я ей теперь должна.
Ковалёв задумчиво молчал. С одной стороны – это звучало невероятно, а с другой – он видел её фамилию в списке погибших, а она идёт рядом с ним, можно протянуть руку и потрогать. Но он не решался её обнять. Почему? Он чувствовал, что она была бы не против. Но почему-то у него было ощущение, что это не его судьба, а просто так играть в отношения он не хотел.
– Ты не боишься снова путешествовать во времени?
– Нет, теперь уже не боюсь. Это не так страшно. И к тому же я отправляюсь в 1993 год, когда нет войны. А знаешь, что самое трудное?
Ковалёв вспомнил слова Арнольда Оскаровича: «Самое трудное на фронте – это ждать».
– Самое трудное для меня было поверить в реальность происходящего, – продолжила Мария. – Сначала кажется, что ты попал в кино, что кругом всё ненастоящее. Даже когда я увидела, как погиб мой отец, это не прошло до конца. А когда дошло – такой ужас накатил! Но потом было чувство, как будто заново родилась. И это уже было моё время. Наверное, какая-то моя часть осталась там, на войне, с моими девчонками.
Они шли мимо офицерского общежития.
– Зайдём к ребятам? – вдруг предложил Ковалёв.
– Какие люди пожаловали в нашу берлогу! – смущённо воскликнул Николай.
– Я ненадолго, – тоже смутилась Мария.
– Нет, быстро мы тебя не отпустим. Ты же почти как Юрий Гагарин! Я потом внукам буду рассказывать – вот сижу в общаге, а в комнату заходит Мария… Как тебя по отчеству?
– Сергеевна.
– Заходит Мария Сергеевна Егорова – первый путешественник во времени!
– Николай, кончай шутить, ты меня в краску вгоняешь!
– Да какие шутки! Лёшка, зови соседей, сейчас поляну накроем. Да и награду надо отметить! – он кивнул на орден Ленина на груди Марии.
Через минуту в комнату ввалились Гарик с Вадимом. Гарик протянул Марии букет цветов, а Вадим поставил на стол бутылку сухого вина.
– Ребята, откуда вы это взяли? – удивилась Мария.
– Настоящий офицер всегда должен быть в боевой готовности! – гордо ответил Гарик.
Николай откупорил бутылку.
– Ребята, пьём за Марию – первую путешественницу во времени, героиню и просто красавицу!
– За это надо бы что-нибудь покрепче, – предложил Вадим.
– Будет тебе и покрепче, – кивнул Николай.
– Ребята, у меня режим, – возразила Мария, пригубив вино. – Мне скоро снова в командировку.
– Да, сегодня на совещании Арнольд Оскарович наметил цели и задачи, – объяснил её слова Ковалёв.
– Назад в будущее? – подмигнул Гарик.
– Маш, расскажи, как там – в прошлом? – попросил Вадим.
– На войне как на войне, – коротко отшутилась Мария. Ковалёв вспомнил своего отца – он тоже не любит рассказывать про войну.
– Что-то мне показалось, что представитель ЦК сегодня какой-то особенно озабоченный, – поделился наблюдениями Николай.
– Станешь тут озабоченным! – Вадим кивнул на стопку газет на подоконнике. – Чехословацкая контрреволюция поднимает голову. Там сейчас, наверное, серьёзная заварушка. Только ведь в газетах всего не напишут.
– Не напишут, – согласился с ним Ковалёв, вспомнив сегодняшние слова представителя ЦК про газету «Правда».
– Тогда попытаемся обратиться к альтернативным источникам информации, – заговорщицки подмигнул Гарик, сбегал в свою комнату и принёс радиоприёмник. – Что тут вражеские голоса врут?
Сквозь шипение и треск донеслось:
«Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета».
– Похоже, там всё не так однозначно, – сказал Николай.
– А кони всё скачут и скачут, а избы горят и горят, – задумчиво произнесла Мария.
– Это ты о чём? – не понял Гарик.
– Так, мысли вслух. Ребята, я пойду, а то уже поздно.
– Я провожу, – поднялся Ковалёв.
– Лёш, спасибо. Я хочу побыть одна.
Когда она ушла, Гарик спросил:
– А я не понял, что она про коней сказала?
– В школе не учился? – пристыдил его Ковалёв. – Некрасов про русскую женщину – коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт.
– И чего?
– А того! – за Ковалёва ответил Николай. – Пока мы тут сидели, она успела на войне повоевать. И даже погибнуть. А теперь отправится в будущее какие-то проблемы расхлёбывать. Хотя я не понимаю – какие проблемы могут быть в 1993 году? Вон Хрущёв вообще к 1980-му году коммунизм обещал.