Времени нет
Шрифт:
Душ взбодрил сильнее, чем окрик начальника. В горле уже не чесалось. Я побрился, высушил волосы и выжал на зубную щетку пол тюбика пасты.
Вместо хлопьев с молоком Орест пожарил яичницу, разложил ее в тарелки и застыл с вилкой, глядя, как загипнотизированный, в окно. Подозреваю, что его привело в чувство не мое шарканье в домашних тапочках, а едкая смесь одеколона, с которым я немного переборщил, и лосьона после бритья.
— Молока не было. Но я нашел яйца и галеты.
Я показал ему большой палец. Такая самостоятельность
— Как думаешь, на балконе будет вкуснее?
— Там можно услышать город, — назвал Орест самый убедительный аргумент.
Я вытащил на балкон стулья весом по центнеру каждый, и мы перенесли наш завтрак туда. Гудки машин, ворку голубей, далекие звуки вальса, стук мяча на баскетбольной площадке. Несколько скифов с гребцами в одинаковой голубой форме плавно скользили по блестящей воде, сохраняя одинаковую дистанцию между собой.
По моему подозрению, яичница была не лучшим завтраком для человека, который три дня обходился питательными смесями, которые проталкивали в него через зонд. Но не буду об этом думать сейчас. Припас жали на тот момент, когда желудок решит меня наказать.
— Через этот вид я эту квартиру и арендовал, — признался я.
— Хорошо быть взрослым, — заметил Орест.
Хорошо быть взрослым, потому что не нужно зависеть от родителей или воспитателей, чтобы выбрать себе пейзаж в окне. Так думал он. Но, малыш, взрослые не так часто выбирают себе квартиру, руководствуясь видом в окне. Иначе кто бы жил во всех этих жилых комплексах с многоэтажками от горизонта к горизонту?
— Хорошо быть ребенком, — ответил я.
Орест нацепил на себя полученные в подарок очки и стал вертеться, демонстрируя фас и профиль крутого рейнджера, в которого, казалось ему, он превратился. Вкус у него однозначно был. Я нацелился в Ореста пальцем — и мальчишка ловко уклонился от пули.
— Вам нравилось быть ребенком? — спросил Орест.
— А разве ты задаешься вопросом, нравится ли тебе быть ребенком? Ты просто знаешь, что ты ребенок, и будешь им всегда. Иногда такое происходит — если повезет.
Орест вытянул руку и поймал солнце в зубке своей вилки.
— Наши окна выходят на лес. Сосны видны прямо с моей кровати. Иногда в тихий час не можешь из-за этого заснуть — смотришь на деревья и представляешь себя пластуном, раскладывающим на лужайке костер, чтобы жарить над ним сосиски.
— А наши окна выходили в парк. Я немного помню из приюта. В тихий час было действительно тихо, даже разбойники собирались у окна и смотрели на мам, которые покупали своим детям сахарную вату. Хуже всего было летом и на выходных, когда в парк приходили семьями, расстилали на траве покрывала, вытаскивали бутерброды, и папы гоняли с сыновьями мяч.
Гребцы скрылись за медным массивом деревьев и, словно взамен им, из тени моста выскользнула парочка на катамаране.
— А что было потом? — с надеждой спросил Орест.
— Потом я никогда не разрешал родителям вытаскивать
Орест зазвенел вилкой о тарелку, не поднимая глаз ни на меня, ни на реку.
— Когда тебя забирают, ты пытаешься забыть все хорошее и плохое, что было до этого. Тебе важно вписать в свою память каждый день своей новой жизни, чтобы именно эти новые кирпичики понемногу складывались в фундамент твоей истории, — добавил я.
— Костля я буду помнить всегда — в какую бы семью меня не взяли, — заверил Орест с набитым ртом, и я не сразу понял сказанное. — И он меня. Хотя, конечно, он иногда так меня раздражает, что не будь он слабее меня, я бы изо всех сил лопнул его по голове четвертой частью Гарри Поттера.
— Именно четвертой?
— Она самая грубая, — Орест уставился на меня с подозрением. — Вы читали «Гарри Поттера»? Не читали? Вот так! У вас нет ребенка, перед которым вам бы могло быть стыдно, что вы не купили ему Гарри Поттера?
Я ткнул пальцем в сторону балконной двери.
— Разве обстановка в этой квартире может натолкнуть на мысль, что со мной живет какой-нибудь ребенок?
Орест пожал острыми плечами.
— По квартире даже не видно, что в ней живете вы. Ощущение, что вы поссорились с женой, взяли чемодан с вещами, переехали сюда и набили холодильник бухлом.
Я положил в рот последний кусок и отложил вилку на парапет.
— Со временем понимаешь, что в жизни нужно не так много вещей… Так что, к сожалению, ссориться было не с кем.
— Почему? Не встретили ли любовь всей своей жизни?
— Наверное, потому что, напротив, встретил.
Вставая, я нечаянно смахнул вилку с балкона. Орест дернул рукой, словно у него был шанс поймать ее в полете, а потом свесился с парапета, пытаясь разглядеть ее в кустах под балконом.
— Я могу сбегать, — предложил он.
Я махнул рукой и взял его тарелку.
— Я за десертом.
— Она вас разлюбила? — спросил Орест вдогонку.
Нет, друг. Все было ужаснее.
— Она меня не узнала, — ответил я.
В моем холодильнике не всегда остается алкоголь, но уже много лет, зимой и летом, в нем не заканчивается виноград — обычно я храню его в нижнем ящике. Сегодня это был кишмиш. Хороший вариант для знакомства.
Я умыл его в теплой воде, вынес в широкой чаше на балкон и поставил перед Орестом. Мальчишка с интересом покосился на кисть, но братья первым не стал.
Я оторвал виноградинку, почти торжественно положил в рот и слегка придавил зубами. Ягода облила язык сладким соком.
— Двадцать шестое декабря, — сказал я. — В этот день я впервые попробовал виноград.
— Можно вас спросить… — конечно, Орест не сделал паузы и сразу же спросил: — Если вас усыновили, почему вы тогда не завели своего ребенка?
Было ясно, что он имеет в виду. Если кто подарил мне семью, почему же я не отблагодарил судьбу, сделав такой же подарок — другому ребенку?