Времени нет
Шрифт:
Действительно, восемь лет он жил без них, но сейчас, сидя за этим домашним столом, в теплой комнате, до сих пор пахнущей котлетами, Эдем нашел их общую правду: они чувствовали себя его родителями, они хотели дать ему счастье, — и не было в его сейчас никого ближе, чем этот мужчина и эта женщина. Однажды, в неприветливом коридоре с зелеными облупленными стенами, они остановили свой выбор на Эдеме, они решили его забрать и полюбить, именно для него договорились и купили первый в его жизни виноград. Что ж, Эдем будет достоин их любви: он будет стараться за двоих, чтобы
Эдем хотел ответить на вопрос отца, но не смог произнести ни слова.
1.6
— Я впервые попробовал виноград в пятнадцать лет, — этот мужской голос был хорошо знаком Эдему.
Скрип и плеск — кто-то елозит мокрой тряпкой по полу. Неподалеку дребезжит вентилятор. Совсем рядом резина ударила по жесткой поверхности — играют теннисным мячиком.
— Он приходит в себя, — голос женский и на этот раз незнакомый.
Запах хлорки разъел все остальные. Встряхивая с себя остатки воспоминаний, Эдем задумался — не были ли слова о винограде частью марева.
Над ним нависли два силуэта. Спустя долгую минуту Эдем узнал в одном из них Артура, его врача и друга. Другой силуэт оказался медсестрой — из тех медработниц, которым только стоит взять в руки вакуумную пробирку для анализов, как кровь сама наполняет вены, сдувая их всеми линиями и узлами, потому что такой сестренке нельзя сопротивляться.
— Сколько пальцев? — спросил Артур.
— Что-то около тринадцати.
— А он шутник, — медсестра взяла запястье Эдема и зафиксировала время на часах.
— Это хороший знак.
Ничто в этой двухместной палате не казалось Эдему хорошим, кроме отсутствия соседей, конечно. Его рубашка была расстегнута, а ноги босые. На вешалке у двери болтался галстук. На тумбочке стояла тарелка с гроздью винограда, от которой кто-то успел отщипнуть. Занавесок не было, но солнце не пекло. С мучительным опозданием к нему пришло понимание, как он здесь оказался.
Артур ударил теннисным мячиком об пол, тот отскочил от бежевой стены и послушно повернулся в ладонь. Медсестра в ответ цькнула, и это продолговатое «тс-с-с-с» могло бы отбить мяч не хуже стены.
Артур спрятал игрушку в карман халата, и только сейчас Эдем заметил палку в его руке.
— Жениться вам надо, доктор, — медсестра осталась довольна частотой пульса Эдема, но не поведением Артура. — Смотри, и прекратились бы эти детские шалости. То ящерицу принесете, то вот теперь мяч.
— Для этого сначала надо научиться доверять людям, — парировал Артур.
Медсестра хлюпнула на него волну осуждения и вышла из палаты.
— Артур, — Эдем хотел что-то сказать другу, но потерял мысль, не успев оформить ее в слова. — Почему она привязалась к мячу, а не к палке? — спросил он.
— Как ты себя чувствуешь?
Эдем шевельнул пальцами рук — пальцы работали. Проверил чувствительность ног. Он немного поднялся на локтях, и Артур поправил подушку, чтобы Эдем мог сесть.
— Я не смог ничего сказать. Пытался крикнуть ему. Не смог.
Артур поставил тарелку
— Если не канудит, съешь немного — станет лучше.
Эдем последовал совету. Виноград холодил десну, как из погреба.
— Что я в твоей больнице?
— А ты против? Мне позвонили по твоей работе, и я примчался в больницу скорой помощи, пока тебя не долечили до реанимации. Ну а дальше все просто — я твой врач, у тебя болезнь, о которой другие врачи в лучшем случае читали в новостях — о ней даже путевых научных статей не опубликовано. Так что перевезти тебя в нашу клинику не было бюрократической проблемой.
Эдем уже не слушал. Перед его глазами словно в замедленной съемке Фростов снова падал на землю.
— Это не снайперы, это он сам? — спросил Эдем, не уверенный, что хотел бы знать ответ.
Артур кивнул.
— Ты сейчас не о нем должен думать. В ногах не колет?
Эдем поставил тарелку и свесил ноги с кровати. Он чувствовал не покалывание, а усталость. Но от нее не склевывались веки, не становились ватными ноги — эта усталость не могла удержать его в постели.
— Так почему ты с палкой? — привычка юриста не забывать о вопросах, которые остались без ответа.
Артур был из тех покерных игроков, которые умеют скрывать свои чувства, но этот случай был исключением — и в нем шла внутренняя борьба, настолько сильная, что сумела лишить его привычной выдержки. Он сделал вид, будто рассматривает изогнутую стеклянную набалдашник палку, внутри которой переливалась розовая, словно подкрашенная марганцем, вода.
"Ручная работа", — подумал Эдем и в конце концов все понял. Палка была для него. Раньше Артур заказал его и хранил в кабинете, чтобы отдать Эдему, когда придет время. Эта палка была красноречивее всех слов.
— Итак, время пришло, — Эдем не чувствовал ни ужаса, ни страха, ни жалости, только пустоты. Низ палки был подбит мягкой резиной, еще не знавшей тротуара. Эдем слегка нажал на нее, а потом потянул к себе всю палку. Артур выпустил его и отошел к окну. Его капитуляция тоже была знаком.
Эдем оперся на палку и воткнул ноги в одноразовые тапочки. Ноги ему повиновались, но эта верность была обманчивой. Он знал: отныне тело может отказать ему в любой момент. Сначала это будет продолжаться минуту, но временной отрезок будет расти как монтажная пена. И однажды Эдем уже не сможет встать с постели, дальше паралич опрокинется на руки и достанется сердцу.
Два года назад у него диагностировали поражение Митча — редкую генетическую болезнь, которая годами находится в спячке, чтобы однажды выйти из нее и покорить себе человеческое тело. О поражении Митча было известно немногое — слишком мало случаев, чтобы заинтересовать компании уложиться в исследование. Нет исследований — нет и лекарств. Никто не знал, почему болезнь переходит в активную фазу, а единственным симптомом этого были частые обмороки и анемии.
И сейчас Артур, единственный известный врач Эдему, изучавший поражение Митча, решил, что обморок его пациента и друга — симптом того, что болезнь вошла в активную стадию.