Временные трудности
Шрифт:
— Если в деревне расскажешь, что самого свирепого монстра я поразил в глаз!
Глава 15, в которой герой встречает новую жизнь во всех возможных смыслах этого выражения
Фенг нервничал. Для него, победившего множество чудовищ, сражавшегося в лесу, воде и на болоте, подобные чувства должны были казаться до смешного нелепыми. Но, даже используя все известные способы сохранять спокойствие, унять волнение никак не получалось.
И дело было даже не в том, что близился день летнего солнцестояния, а значит, ему, родившемуся предположительно весной или, может, зимой, уже
Пусть самого главного и желаемого получить и не удалось, но в этом плане он давно всё уладил. Пришлось потратить немало усилий, чтобы втереться в доверие к жрецу и завести с ним приятельские отношения — насколько вообще возможна дружба между ребёнком и глубоким стариком. Сделать несколько ценных даров, типа горшков лесного мёда и хорошо выделанной с помощью ци волчьей шкуры, «чтобы у вас, дедушка, не мёрзли колени». Со временем жрец осознал, что этот милый, приветливый и такой добрый парнишка Фенг — прекрасный пример для подрастающего поколения и, в отличие от всей этой современной молодёжи, праздной, ленивой и не почитающей старших, хорошего звучного имени более чем заслуживает.
И всё равно Фенг испытывал сожаления. Сколько бы он ни напрягал голову, какие бы способы пробуждения памяти не изобретал, вспомнить имя учителя он так и не смог. К сожалению, в тот злосчастный момент он просто никого не слушал, а выудить из памяти оказалось можно лишь то, что в ней когда-то было.
Самое обидное заключалось в уверенности, что вспомни Фенг, как зовут учителя, от решения взять его мерзкое проклятое имя он бы рано или поздно отказался. Рассмотрел бы идею с разных сторон, нашёл бы в ней кучу недостатков, придумал бы имя во много раз лучше.
Но именно загадочность и недосягаемость делали имя учителя столь желанным, населяли сердце множеством демонов, превращая желание «стать таким, как он» в какую-то одержимость. Фенг признавал эту одержимость, научился использовать её силу, чтобы ещё больше и тяжелее тренироваться. Но всё равно отделаться от лёгкого чувства поражения никак не получалось.
В их с учителем битве, о которой тот пока что не был в курсе, царило равенство. Фенг сильно выигрывал во внешности — по мере взросления его лицо обретало всё большую мужественность и волевую красоту, не оставляя отталкивающей физиономии учителя ни малейшего шанса. Вот только учитель с лихвой наверстал утраченное преимущество, украв у Фенга его будущее имя.
Но сейчас, в этот момент, его волновали не имена и не учителя. И не тренировки, ведь он стоял и ничего не делал, просто ждал.
— Волнуешься, Фенг? — спросил отец. — Зря. Всё будет хорошо, а уж теперь — и подавно.
Фенг взглянул на отца, на братьев и сестёр, стоящих или сидящих на траве поблизости от дома, и мотнул головой.
— Не беспокойся, Фенг! — сказал староста Ван, который явно решил, что событие, столь важное для уважаемых членов деревни не может обойтись без его присутствия. — Почтенная Цзишань — лучшая повитуха на ближайшую дюжину деревень! Я сам, это, значит, привёз её на повозке!
О своих великих заслугах и неоценимой помощи староста рассказывал уже раз пять, и Фенга каждый раз удивляло, насколько за последние годы всё изменилось. Раньше Ван постоянно пыжился и надувал щёки, а отец разговаривал с ним заискивающим тоном и постоянно отводил глаза. Теперь, после получения возможности вдоволь питаться, длительного скрытного целительского воздействия Фенга, пробуждения ци и усиленных тренировок отец перестал выглядеть жалко и тщедушно. Его плечи и спина расправились, движения стали плавнее и величественнее, борода и усы стали столь густыми и шелковистыми, что им позавидовал бы и столичный чиновник! Пусть он пока что не отрастил потерянные зубы, но с оставшихся сошла чернота, и они белоснежно поблёскивали даже сейчас, в свете вечерних факелов. Он больше не выглядел потухшим стариком, максимум, сколько дал бы этому сильному широкоплечему мужчине незнакомый человек — три дюжины лет. И теперь не отец, а староста пытался угодить, чтобы получить расположение и одобрение Широнга и всей его семьи.
Братья тоже похорошели и заматерели. Канг и Ганг с лёгкостью нашли себе жён и покинули отчий дом. Обе жены, как и большинство населения деревни, являлись учениками Фенга и даже пробудили в себе ци.
Иинг и Айминь пока что замуж не вышли, но вовсе не потому, что не было желающих. Взять в жёны таких красавиц, да ещё и из богатой семьи, желали очень многие. Но эти дурёхи крутили носом, ведь из рассказанных Фенгом историй они почерпнули не важность тренировок, упорства духа, целеустремлённости и героизма, а то, что «городские» девушки должны демонстрировать недоступность, пока их внимание завоёвывает наследник великого рода или даже принц.
Больше всего изменения коснулись мамы. Та тоже словно скинула несколько дюжин лет, распрямилась и даже стала выше ростом. Её лицо разгладилось и лишилось морщин, глаза заблестели, а губы стали призывными и алыми. Об изменениях, произошедших с её фигурой, ранее напоминавшей очертаниями мешок соломы, не стоило и говорить — завидовать стала даже Айминь, которой жаловаться — только гневить богов!
Вновь обретённая молодость, да красота, о которой раньше она не посмела бы и мечтать, привели к закономерному результату. И вот теперь, через девять месяцев, Фенг стоял перед закрытой дверью и ждал известий. Он не особо хотел присутствовать при родах, но никому из семьи подобной возможности и не дали. Сварливая бабка с властными повадками, куда там наместнику провинции, выгнала их из дому с шипением и криками.
— Конечно, он волнуется! — прогудел Канг. — Это же наша мама! Мы все волнуемся!
Фенг лишь кивнул в ответ на слова брата. И этим кивком соврал лишь частично.
К своей новой семье он испытывал приязнь, желал им только самого лучшего. Подружился с братьями и научился терпеть сестёр. Но он их так и не полюбил, как они не полюбили его. Когда-то он был чужаком, приёмышем из города, и пусть, к чести Широнга и Зэнзэн, они не выделяли его среди прочих своих детей, раздавая питательные и вкусные тумаки всем поровну, Фенг прекрасно ощущал чёткую границу. Потом, когда удалось преодолеть нищету и ворох ежедневных изматывающих забот, тёплые чувства окрепли, но строились они не на любви, а взаимном уважении.
В обеих жизнях он любил лишь своих настоящих родителей — матушку Лихуа, которая так не чаяла в нём души, что потакала любым капризам, и отца Гуанга — с виду сурового и властного, но готового ради счастья сына, как он это счастье понимал, впустить в дом настоящего демона и обречь на уничтожение весь род. Сейчас, с течением лет, Хань всё понял и простил это предательство. У родителей просто-напросто не было ни малейших шансов противостоять демоническому колдовству учителя и его техникам воздействия на разум.