Временные трудности
Шрифт:
— Моё имя в Империи большого веса не имеет, но, возможно, тебе это пригодится.
Ван протянул Ксингу свиток, тот его развернул. Это оказалась подорожная, писаная кривыми неаккуратными иероглифами, а внизу, придавая свитку статус всамделишного документа, стояла настоящая красная печать. Имя «Ксинг Дуо» было вписано совсем недавно, чернила не успели даже толком высохнуть.
Ксинг открыл крышку корзины и вытянул лежащую сверху толстую пачку исписанных мелким почерком листов рисовой бумаги, прошитой по краю нарядным красным шнуром, который когда-то пришлось купить у торговца, отдав неприятно большое количество монеток. Над надписью на первой странице ему пришлось хорошенько поразмыслить: подписываться как Хань Нао было неуместно, а новое имя
Он немного стыдился своего творения — учитель не научил его ни одной секретной технике, да и прочитанные свитки большей частью касались не ци, а различных бытовых вещей. Поэтому он всего лишь изложил самые основы пробуждения и культивации внутренней энергии, а остальное заполнил полной отсебятиной, перемежаемой высказываниями Ханя Нао из прошлой жизни и состоявшей в остальном из открытий и озарений сопляка в отдалённой деревне, делающего лишь первые шаги по дороге к величию. Он бы вообще продал эту книгу торговцу, вот только, в отличие от использованной бумаги, теперь она почти ничего не стоила. Ведь изначально бумага являлась чистой, и её можно было бы пустить на что-то полезное!
Впрочем, ни Фенг тогда, ни Ксинг сейчас ни о чём не жалели. Ведь ту радость, которую доставил сам факт письма, невозможно было купить ни за какие деньги. Так что он оставлял рукопись с лёгким сердцем — в деревне, где читать могут от силы два человека, его поделку никто не увидит, а если и увидит — никому не расскажет. Это потом, в будущем, когда он станет могучим воином, напишет настоящую книгу, полную мощных секретных техник и особых методов культивации ци. Цитаты же займут достойное место в шёлковых свитках, а не будут ютиться рядом с детскими глупостями на жёлтоватых грубых листиках!
Староста почтительно принял в руки это подобие книжки и робко спросил:
— Э-э-э, значит, это, прямо-таки на каждый день?
— Конечно! Как мы обычно и занимались, — кивнул Ксинг.
— Так никто, это, читать не умеет! — возразил староста.
— Вы, уважаемый Ван, умеете, — не понял проблемы Ксинг. — А там научится ещё кто-нибудь.
— Хорошо, я постараюсь их обучить, — мелко закивал Ван.
Ксинг не понял, чего тот так разволновался, да и ему-то для чего кого-то там обучать? Но, видимо, прощание подзатянулось, и старосте не терпелось, чтобы Ксинг уже ушёл.
— Если не захотят учиться, — расхохотался Ксинг. — Скажите, что я вернусь с новой, более длинной бамбуковой палкой.
— Скажу, — робко улыбнулся староста в ответ.
Спрятав подорожную и вновь накинув корзину на плечи, Ксинг раскланялся с родителями и старостой, помахал рукой односельчанам и зашагал прочь, взглядом останавливая пытавшихся подойти девиц. Ощутив давление ци, ни одна из них так и не решилась разодрать на себе одежды, закричать, что ждет от него ребенка или что готова выйти за него замуж. Многие раскрывали рты, но стоило Ксингу повернуть голову, как замолкали, словно стая пичуг, замерших под взглядом змеи.
— Ци — великая сила, — пробормотал Ксинг под нос в адрес воображаемого учителя. — И я раскрою такие её секреты, о которых ты, мерзавец, даже и не мечтал!
А пока что он будет действовать очень осторожно. Не следовало забывать, что он все ещё малек, если вообще не головастик. А там, за пределами родного крестьянского пруда, его могли ждать опасные зубастые рыбы, способные сожрать не то что карпа, но даже целую акулу.
— Карп, который стал драконом, перепрыгнув через драконьи врата, — криво усмехнулся Ксинг, выходя через врата в начале деревни. — Если ты, учитель, стал драконом, то я не остановлюсь и пойду дальше, взберусь на еще один водопад, нет, дюжину водопадов, и стану божественным предком всех драконов!
Он выплыл из болота и стал из икринки мальком, но как же далёк путь до карпа и уж тем более до дракона! Странное сожаление от расставания смешалось с восторгом осознания того, что он сумел сделать. К этим чувствам примешивалось легкое раздражение из-за торговца, который так и не соизволил появиться.
За спиной всё так же раздавались крики, шум, кто-то во весь голос затянул песню, а кто-то громко рассмеялся. Крестьяне не стали горевать из-за его ухода, а начали праздник солнцестояния, где ублажали духов природы своим нарядным видом и песнями, а также съедая всё, что находилось на столах, и запивая содержимым множества кувшинов.
Он оглянулся, окидывая крестьян и такую знакомую деревню последним взглядом, и уже собрался идти дальше, как какое-то странное чувство неудовлетворённости и незавершённого дела заставило его остановиться на полушаге. Он сосредоточился на ощущениях, ускорив ток ци в верхнем даньтяне, а когда понял, в чём дело, — расхохотался.
Ксинг снова присмотрелся к надписи над вратами деревни, настолько привычной, что он давно перестал её замечать. Одним длинным прыжком он вознёсся наверх, приземлился, легко сохраняя равновесие, на самый край верхней перекладины. В корзине имелись и чернила, и кисть, но для надписи таких размеров они не подходили. Поэтому Ксинг приложил ладонь к доске и выпустил ци, стирая злополучную надпись, а заодно укрепляя и восстанавливая подгнившую и потрескавшуюся за долгие годы древесину. Когда несколько рассохшихся досочек срослись в одну, став ровными и гладкими, Ксинг с помощью ци повторил старую надпись. С одним-единственным изменением: вместо иероглифа «лягушка» теперь стоял положенный иероглиф «река».
Спрыгнув вниз, он обернулся, чтобы полюбоваться своей работой. На гладкой полированной поверхности, сделавшей бы честь полам или стенным панелям во дворце рода Нао, каллиграфическими буквами сияла надпись:
«Пусть боги удачи и плодородия защищают Дуоцзя».
Часть 3. Секретные техники Дуоцзя. Глава 16, в которой герой знакомится с прелестью странствий
Пусть даже Ксинг никуда не торопился, но плестись по дороге, как положено одинокому путнику, он не стал. Ведь зачем ходить, когда можно бегать, мчаться вихрем сперва по тропинке, а затем по укатанной дороге, зорко поглядывая по сторонам? Зрение и восприятие ци подсказывали путь и предупреждали о возможных сюрпризах. Одинокий всадник, полудремлющий прямо на лошади, которая неторопливо шагала прямо, никуда не сворачивая. Еле уловимая ци в следах лисы, перебежавшей когда-то дорогу. Птицы на деревьях, орущие о приближении человека. Пара крестьян, явно отправившихся на заработки в город. И жизнь. Жизнь повсюду: от невидимых простым зрением духов природы до всех зверей, личинок, птиц, рыб и червяков.
Крестьяне окликнули Ксинга, но тот, даже не подумав вступать в длинный и бессмысленный дорожный разговор, просто помахал им рукой. Ноги в ботинках из волчьей кожи ритмично топали по наезженной колее, вздымая за собой шлейф пыли. Показалась повозка с сеном, и Ксинг, обгоняя, едва сдержал желание прямо на ходу перепрыгнуть её вместе с копной.
Бурлящая внутри сила и опьяняющее чувство свободы толкали на безрассудства, будили желание похвастаться, показать себя.
Через некоторое время он понял — просто бег для него давно стал естественным, словно дыхание. И бегая даже с тяжёлым грузом, он от этого ничего не получает. Ведь что это за тренировка, если для неё не приходится прикладывать усилий?