Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II
Шрифт:
— Мне, плясать? — вскричал Ришлье. — Но это будет курам на смех!
— Вы не говорили бы этого, если бы получше знали женское сердце, — невозмутимо отвечала герцогиня. — Недавно королева отзывалась о вас с весьма выгодной стороны, но заметила только, что постоянная ваша угрюмость ей неприятна. Я отвечала, что, вероятно, и вы умеете быть веселым. «Едва ли, — сказала она, — не протанцует же он в угоду мне сарабанду?» — «А если?» — спросила я. «Если да, то и я с моей стороны буду готова на многое»; слышите — на многое.
— И завтра же я явлюсь к ее величеству! — воскликнул Ришлье.
— В костюме полишинеля?
— Непременно.
— И протанцуете сарабанду?
— Как сумею… Но, надеюсь, все останется в тайне, между нами?
— Еще бы, ваша эминенция!
На
— А шапка? — спросила герцогиня, едва удерживаясь от смеха.
— Вот она! — отвечал Ришлье, надевая дурацкий колпак с погремушками.
— Прекрасно. Теперь я проведу вас на ту половину, где вас ждет королева; спрячу вас за дверную занавесь, и когда хлопну в ладоши, выскакивайте в комнату и танцуйте!
Через четверть часа Ришлье с балаганными кривляньями плясал сарабанду перед Анной Австрийской, смеявшейся до слез; герцогиня аккомпанировала плясуну на спинете.
— Теперь, ваше величество, — прошептал кардинал, задыхаясь, по окончании танца, — теперь верите ли вы, что для вас я способен на все?
— Верю, что вы прекрасно танцуете, — уклончиво отвечала королева.
— Любовь творит чудеса, — вскричал Ришлье, целуя руку Анны Австрийской.
— Браво! — засмеялась она. — Сыграв роль полишинеля, вы ударяетесь в любезности, приличные арлекину… Талант! Но мне пора во дворец, — сухо досказала она, вставая. — Благодарю за забаву… Герцогиня, прикажите подавать мою карету.
— Дела ваши идут отлично! — сказала герцогиня, возвращаясь к кардиналу после проводов королевы. — Надобно ковать железо, пока горячо. Теперь необходимо приступить к переписке.
— Зачем это? — спросил удивленный Ришлье.
— Интрига без переписки немыслима. Клятва клятвою, документ документом. Докажите королеве на деле ваше совершенное к ней доверие…
Странный, неуловимый луч счастливой мысли мелькнул в глазах кардинала.
— И вы полагаете, прелестная герцогиня, что любовная записка скрепит мой предполагаемый союз с королевою? — произнес он, покручивая усы.
— Непременно, ваша эминенция!
— От души благодарю за совет… Я ему последую.
Ранним утром на другой день он позвал к себе в кабинет некоего шевалье Ландри, состоявшего на жалованье при его канцелярии. Ниже мы увидим, в чем состояла его должность.
— Садитесь к столу, — скомандовал Ришлье, — и пишите под диктовку моим почерком!..
Он продиктовал письмо на имя королевы, в котором делал ей самое нежное признание, с предложением сердца и всевозможных услуг на политическом поприще. Содержание было таково, что, если бы письмо попало в руки Людовика XIII, он не поблагодарил бы своего первого министра. Когда Ландри дописал письмо и скрепил его подписью Ришлье, кардинал просмотрел его от первой до последней строчки и отсчитал писцу 1500 пистолей. Вечером письмо, переданное кардиналом герцогине де Шеврез, было уже в руках королевы… Та и другая были уверены, что им удалось уловить Ришлье в растянутые ему сети, но вместо его самого они держали в руках его тень.
Дальнейшее ведение любовной интриги с королевою было отложено кардиналом. Двор и весь город готовились к торжеству бракосочетания сестры короля, принцессы Генриэтты, с королем английским, только что воцарившимся Карлом I. Лицо последнего при церковном обряде должны были изображать чрезвычайные посланники графы Кэрлиль и Голланд. Ко дню празднества (11 мая 1625 года) совершенно неожиданно прибыли в Париж любимец Карла I и первый его министр герцог Бекингэм. Этот приезд был крайне неприятен как королю Людовику XIII, так и кардиналу. Причинами неудовольствия была и политика (герцог намеревался ходатайствовать за кальвинистов), и ревность, так как стоустая молва давно разнесла по всем концам французского королевства тысячи чудесных рассказов о красоте, любезности, ловкости — в особенности же об успешных волокитствах — герцога Бекингэма. По распоряжению короля он был приветствуем градским главою и выборными от всех сословий. По старинному обычаю, они поднесли герцогу четыре дюжины белых восковых свеч, столько же ящиков конфет и шесть дюжин бутылок вина. Герцог благодарил депутатов за внимание в самых любезных выражениях. Брачных торжеств не описываем; подобных пиров и турниров Париж давно не видывал. На великолепном балу, данном на второй день свадьбы, во дворец кардинала явился, обращая на себя всеобщее внимание, великолепный герцог Бекингэм, к восторгу дам, бешенству и зависти кавалеров. Высокий ростом, превосходно сложенный, с черными пламенными глазами, герцог мог бы пленить собою и в самом простом наряде, но на бал он явился в одеянии, которое богатством затмевало костюмы первейших щеголей. На Бекингэме был серый атласный колет, вышитый жемчугом, с крупными жемчужинами вместо пуговиц; на шее в шесть рядов было надето такое же ожерелье, из под которого сияла брильянтовая звезда ордена св. Георгия, оцененная в 800 000 ефимков. Белые перья на головном берете были прикреплены пятью солитерами в 50 000 ливров каждая… В ушах были вдеты жемчужные серьги; вышивка зеленой бархатной епанчи была совершенством своего рода. Ослепив весь двор богатством и красотой, герцог удивил его и своей грациозностью в танцах. На несколько кадрилей он был кавалером Анны Австрийской, и эта пара, говоря без всякой лести, напоминала Венеру и Аполлона, наряженных в костюмы XVII столетия. Тысячи глаз любовались ими, и между этими тысячами одна пара глаз особенно настойчиво следила за всеми их движениями… То были глаза кардинала.
— Змея под цветами! — шепнула королева герцогине де Шеврез, кивнув ей на Ришлье.
Очарованная Бекингэмом, Анна Австрийская стала с ним еще любезнее, желая досадить влюбленному кардиналу. Последний во время самого разгара бала послал нарочного за отцом Иосифом (дю Трамбле), который и явился в кабинет Ришлье, вышедшего из бальной залы.
— Вы знаете о приезде Бекингэма? — спросил Ришлье.
— Знаю. В Лондоне я видел этого блестящего мотылька. Он пустой человек…
— Так, но присутствие его в Париже мне несносно. Его необходимо выпроводить. Надобно поставить его в необходимость самому требовать у парламента своего удаления или еще того лучше принудить парламент отозвать герцога.
— Это можно… я это устрою.
— Завтра же отправляйтесь в Лондон. Золота не жалейте, лишь бы через две недели герцога Бекингэма не было в Париже.
Отец Иосиф исчез как тень; кардинал возвратился в бальную залу. Здесь из уст в уста ходил рассказ о только что сделанной герцогом выходке, изумившей всех присутствовавших. Во время танцев и по их окончании, прохаживаясь по комнатам, он растерял несколько жемчужин, осыпавшихся с его колета и епанчи. Когда находчики приносили ему растерянные зерна, он, улыбаясь, пенял им, что они из-за такой безделицы беспокоились, и просил их оставить находки у себя на память. Таким образом, любимец английского короля рассыпал жемчуга свыше чем на сто тысяч ефимков. Юпитер обольщал Данаю золотым дождем, а герцог Бекингэм Анну Австрийскую — жемчужным… Подобные выходки роскоши, доходящие до сумасбродства, были испокон веков свойственны преимущественно временщикам и фавориткам (благо, тем и другим деньги легко достаются). Так, наш Потемкин-Таврический разъезжал по Петербургу верхом на коне с серебряными подковами, слабо пригвожденными именно затем, чтобы терять их и дарить находчикам. Правда и то, что серебряная подкова не жемчужина, да и между герцогом. Бекингэмом и Потемкиным есть тоже немалая разница.
Бал окончился на заре. Придворные дамы и девицы разъехались по домам, более или менее очарованные не столько праздником, сколько главным его украшением — английским герцогом. Два сердца признали себя его пленниками: они перерывисто бились в лилейной груди Анны Австрийской и ее любимицы герцогини де Шеврез. Положение последней было тем грустнее, что она предвидела неприятное положение, готовившееся ей в близком будущем: быть помощницей в интригах с любимым ей человеком другой женщины, выслушивать от нее страстные признания, караулить и охранять любовников при их нежных свиданиях… видеть их райское блаженство и в это время изведывать все адские муки ревности, зависти и отверженной любви. Несмотря на свой ветреный характер, герцогиня де Шеврез была одинаково способна и на привязанность, и на самопожертвование.