Время Анаис
Шрифт:
Издав радостный вопль, один из фотографов запечатлел его улыбку — гримасу человека, смущенного своим жалким видом.
— Интервью окончено, господа.
Точно школьники после уроков, репортеры, громко переговариваясь, устремились вниз по лестнице. В их толпе оказался и Бош, поэтому зеваки, ожидавшие его появления, заметили преступника лишь в том момент, когда он был всего в двух шагах от полицейской машины. Комиссар буквально выхватил Боша из-под носа у толпы. До слуха Альбера донеслось лишь несколько воплей, да горстка юнцов бросилась следом за автомобилем, словно
По дороге комиссар не произнес ни слова. Даже не взглянул на арестованного. Казалось, Бош совершенно не интересует его, и когда автомобиль остановился во дворе здания на набережной Орфевр неподалеку от тюремной кареты, комиссар вышел из машины и быстрым шагом стал подниматься по лестнице, оставив задержанного на попечение охранника.
Проведя арестованного по коридорам второго этажа, полицейский передал его сотрудникам антропометрического отдела, которые занимались с ним битый час. Раздев догола, Боша привели в кабинет, где ожидали осмотра с десяток обнаженных мужчин. Разглядывая друг друга, они отпускали соленые шутки.
Когда Бош вновь оделся, специалисты отдела произвели нужные измерения, сфотографировали его в профиль и анфас, сняли отпечатки пальцев.
Все это время личность его никого не занимала. Лишь один из сотрудников, оглядев арестованного с ног до головы, спросил:
— Это тот самый тип, который нанес двадцать два удара кочергой?
Когда Альбер, по-прежнему сопровождаемый конвоиром, добрался до конца одного из коридоров Дворца правосудия, где расположились в ожидании на скамьях несколько человек, он увидел сидящую в одиночестве Фернанду. Заметив мужа, молодая женщина отвернулась. На ней было бежевое манто с лисьим воротником, на коленях сумочка. Фернанда выглядела усталой, под глазами круги.
Альбер не успел как следует ее разглядеть: постучав в дверь, конвоир сделал ему знак войти в кабинет судебного следователя.
— Снимите с него наручники и оставьте нас одних.
В действительности они были не одни: за небольшим столом сидел приводивший в порядок свои записи секретарь.
— Садитесь, господин Бош. Вы, должно быть, устали? Вы завтракали?
— Мне дали чашку кофе и булочку.
— Я вас накормлю. Галстук и шнурки вам не вернули?
Подойдя к двери, следователь что-то сказал стоявшему снаружи полицейскому. Тот удалился.
— А теперь мне хотелось бы выяснить, кого вы себе выбрали защитником. Вам, несомненно, известно, что во время допросов адвокат вправе оказывать вам юридическую помощь.
— Я об этом еще не думал.
— А пора бы. Полагаю, вы отдаете себе отчет во всей тяжести содеянного? Ведь речь идет о вашей жизни.
— Я знаю.
Но фраза была произнесена как-то вяло, словно речь шла не о нем, а о ком-то постороннем. Альбер прислушивался к звукам, доносившимся из коридора. Узнав шаги полицейского, обрадовался, что ему вернут шнурки и галстук: теперь он более или менее будет походить на человека.
— До вашего прихода я успел побеседовать с госпожой Бош. Я просил ее обождать. Если желаете, велю привести ее. Однако предупреждаю: беседовать вам придется в моем присутствии.
— Что же она сказала?
Следователь помолчал, не зная, что ответить.
— Вам хочется с ней увидеться?
— Не знаю. Когда я проходил мимо, она даже не взглянула на меня.
— Неужели вы рассчитывали, что она одобрит ваш поступок?
— Вы правы.
— Ведь она тоже перенесла потрясение. Часть ночи ей пришлось отвечать на вопросы полиции, присутствовать при обыске вашей квартиры.
— Она не пыталась совершить какой-нибудь опрометчивый поступок?
— Что вы имеете в виду?
— Не пыталась покончить с собой? Она уже две попытки самоубийства совершила.
— Были серьезные причины?
— Да нет. Без всякой причины. Главное, пить ей нельзя.
— Она не произвела на меня впечатление пьяницы.
— Тем лучше. Мне бы хотелось ее увидеть.
Бош продолжал сидеть, не оборачиваясь в сторону двери, к которой направился судебный следователь, проронив несколько слов секретарю за соседним столом. Он услышал стук каблуков, шуршание платья. Следователь сел за стол. Глаза его смотрели куда-то вверх и в сторону, очевидно, на стоящую перед ним Фернанду.
— Можете сесть, мадам.
— Хорошо, если это необходимо.
Фернанда старалась держаться как можно дальше от мужа и по-прежнему избегала его взгляда.
— Повторяю, это не допрос и не очная ставка. Вы можете говорить, о чем заблагорассудится.
— Не о чем нам разговаривать, — оборвала Фернанда. — Он прекрасно знает, какого я о нем мнения.
Достала из сумочки пудреницу, стала прихорашиваться, глядя в зеркальце. Движения ее были нервными, судорожными.
— Послушай, Фернанда, — проговорил, нарушив молчание, Бош. — Я не прошу ни о прощении, ни о помощи. Знаю, ты не поймешь меня, у тебя свои взгляды. Да и никто не сможет понять.
Уставившись в край стола, она постукивала пальцем по колену.
— Постарайся не пить, успокойся. Ты знаешь, что я хочу тебе сказать.
Фернанда повернулась к судебному следователю, словно ожидая от него одобрения за свою терпеливость.
— Это все? — спросила она.
— Все, — ответил Альбер вместо следователя.
Встав, Фернанда направилась к двери. Проходя мимо мужа, не в силах сдержаться, ударила его по щеке.
— Подонок! — процедила сквозь зубы. И торопливо пошла прочь.
Уже из коридора обратилась к следователю:
— Простите. Но я не могла иначе. Подумать только, пять лет с ним прожила!
— Не забудьте, жду вас в четыре часа.
— Приду, не беспокойтесь.
Закрыв дверь и пригласив секретаря, следователь сел на прежнее место. Неторопливо раскурил потухшую сигарету.
— Вот видите, — произнес он наконец. — Вы должны понять, почему я посоветовал вам подобрать себе адвоката. Думаю, среди ваших знакомых адвокат найдется?
Следователь был прав. Действительно, Альбер знал трех-четырех адвокатов, но все они в течение более или менее продолжительного времени были любовниками Фернанды. И разве адвокат сделает больше, чем он сам?