Время Анаис
Шрифт:
Бош и действительно теперь молчал. Вернее, говорил «да» и «нет», большей частью невпопад, но это его не заботило. Не было у него и намерения следовать советам метра Уара. Во время длившегося около двух часов допроса, в течение которого ему повторяли его собственные ответы на вопросы орлеанского инспектора и парижского комиссара, Альбер ни разу не взглянул на адвоката. Метр Уар не скрывал удовольствия от того, что подзащитный, как ему казалось, следует его советам.
А Альбер просто отказался от навязанной ему роли. То, что вокруг происходит, перестало его интересовать. Он больше не чувствовал себя
Стало жарко. Даже свет источал тепло. Наручники были сняты, и Альбер с наслаждением массировал отекшие запястья. Адвокат принес коробку мятных лепешек, и Бош лениво, точно сидя в кино, посасывал их.
А пререкаться с этими господами незачем. К тому же они отчасти правы. Он осознал это в ту самую минуту, когда вспылил метр Уар. По правде говоря, на этот счет Альбер начал догадываться еще вчера. Нет, не сразу после убийства. В автомобиле он все еще находился под впечатлением происшедшего. Сомнения, поначалу смутные, неясные, стали возникать в трактире дядюшки Дюрье. Усилились в Орлеане. Возможно, именно встреча с грудастой проституткой пошатнула в нем уверенность в своей правоте.
Все пришлось начинать заново, как бы вырвав исписанный листок из тетради, уже в камере. И все стало на свои места, Альбер докопался до истины, которой от него настойчиво требовали все окружающие…
На камине стояли черные мраморные часы. Сначала он решил, что они не ходят, ведь приборы такого рода почти никогда не ходят. (Похожие часы были у них в столовой в Гро-дю-Руа. Стоило их починить, как через какие-нибудь десять минут они останавливались вновь). Но потом заметил, что стрелка переместилась примерно на четверть часа.
В половине шестого Бош занервничал. Приближался тот самый час, в какой он накануне совершил убийство. Минуту за минутой Альбер вспоминал, что делал тогда, какие слова, уходя, говорил Аннете. Заявляя, будто не испытывал к ней физического влечения, он лгал. Потому и голову опустил. Особенно остро ощутил он желание, когда понял, что Серж Николя, как и накануне, овладел секретаршей.
Однажды, диктуя Аннете письма, он попытался заняться с ней любовью у себя в кабинете. Но Аннета спокойно отстранилась.
— Не заставляйте меня думать, что вы такой повеса, господин Бош! — произнесла она с холодной улыбкой.
Аннета ставила Альбера в тупик. Любовницей Николя в обычном смысле она не была, к тому же у нее был жених, молодой человек, который работал в радиостудии двумя этажами ниже и каждый вечер ждал ее у выхода. Она не противилась, когда Серж овладевал ею походя, пристроясь на углу письменного стола или ручке кресла, но мысль о том, чтобы то же самое позволить и Альберу, ее шокировала…
— Насколько я могу судить, вы ни разу не пожалели о содеянном?
— Нет, сударь.
Адвокат делал какие-то знаки, должно быть, желая что-то подсказать, но Альберу не было до него никакого дела.
— Вы и сейчас не изменили своего мнения?
Видно, оттого, что Бош неотрывно смотрел на стрелки, следователь покосился на часы — они показывали без четверти шесть — и сопоставил это с событиями минувшего дня.
— Пожалуй, что так, господин следователь.
— Иными словами, если бы этого не произошло вчера и если бы сегодня вы вышли из своего кабинета в эту самую минуту, направляясь на улицу Дарю, и, наконец, если бы обстоятельства сложились подобным же образом, вы совершили бы то же самое?
— Не знаю.
— Отчего же у вас нет прежней уверенности? Что произошло?
— Не могу сказать.
— Уж не повлияла ли на вас реакция вашей супруги?
— Нет, сударь.
Следователь и адвокат переглянулись. В душе у метра Уара затеплилась надежда.
— Она на вас не произвела впечатления?
— Я ожидал подобной реакции.
Конечно, пощечины он не ожидал. Но и на то, что Фернанда бросится ему в объятья, не рассчитывал. Это произойдет позднее. Затем она снова его возненавидит. Такая уж это натура. Есть в ней что-то роковое. Но разве этим людям объяснишь?
— Где вы находились в это время вчера?
Часы показывали без малого шесть.
— Если эти часы верны, я поднимался по лестнице дома на улице Дарю.
— Вам не хотелось бы остаться свободным человеком, каким вы были вчера?
Альбер задумался. Все ждали его ответа. Словно школьный учитель, который нервничает в присутствии инспектора, метр Уар закашлял. Бош понял предупреждение, но пренебрег им.
— Мне хотелось бы, чтобы произошло то, что произошло.
Послышался вздох. Адвокат поднялся и, подойдя к судебному следователю, что-то сказал ему на ухо. Не сводя глаз с арестованного, тот выслушал защитника, затем кивнул, словно говоря: «Возможно, у вас были на то причины?»
Затем что-то написал на форменном бланке и протянул его секретарю.
— Завтра утром направьте его в тюремную больницу для обследования, — произнес судебный следователь, направляясь к вешалке. — Пусть протокол допроса подпишет.
Альберу представилось, что какой-то важный этап остается позади. Теперь его оставят в покое, и он насладится одиночеством.
6
То, что человек этот резко отличается от других, Бош отметил с первого взгляда. Когда профессор вошел, в комнате находилось человек десять, однако Альбер сразу сосредоточил свое внимание на нем. Профессор был раза в два, а то и в три старше любого из присутствующих. Внешность его ничем не впечатляла: желтые зубы, над верхней губой, оттого, что докуривал сигарету до самого фильтра, неприятное бурое пятно. Дурно одетый, неухоженный, равнодушный к собственной персоне, профессор напоминал инспектора из Орлеана.
Но глаза у него были необыкновенные. Как только он посмотрел на Боша, тот сразу понял, с кем имеет дело. Такие глаза бывают у средневековых монахов на картинах старых мастеров — одновременно неумолимые и кроткие. Уж не суждено ли им стать врагами? Возможно, придется вилять и хитрить? Бош еще ничего не решил, но понял: человек этот обрел над ним известную власть. Остальное зависит от того, станет ли он сопротивляться этому светилу науки, будет говорить правду или же водить старика за нос. Во всяком случае, игра началась, и без дураков.