Время барса
Шрифт:
— Извини.
Маэстро только пожал плечами. Аля же собрала все свое мужество, чтобы вновь пережить происшедшее за последние сутки… Закурила, закашлялась, смахнула навернувшиеся от неловкой затяжки слезы и начала рассказывать. Маэстро слушал внимательно, не перебивая. Только несколько раз бросал на девушку быстрый взгляд, словно видел ее впервые.
— Это все? — спросил он, когда Аля закончила.
— Да.
Маэстро вырвал сухую травинку, пожевал, спросил:
— Кто, по-твоему, убил Ландерса? Аля наморщила лоб:
— Это
— Ну?
— Может быть, и ее подставили, как меня?
— Подожди, ты же говорила, что выстрел был со сцены.
— Мне так показалось, но… с таким же успехом стрелять могли и из-за кулис, и из зрительного зала — «язык», ну, подиум, как раз делил зал надвое.
— Аля, пожалуйста, подумай.
— А что тут думать? Кто поручит такую акцию, как убийство авторитета и депутата, шестнадцатилетней пацанке? Это же глупо!
— Это парадоксально, а потому не глупо.
— А если она в последний момент не смогла бы выстрелить? И спалила бы всю операцию, равно как и заказчиков? Может быть, кто-то прикрылся ею, как и мной, и выстрелил наверняка?
— Может быть, и так.
Маэстро сидел вялый, разморенный зноем и вдруг — быстро повернулся к Але, обхватил ладонями ее лицо, проговорил резко, напористо, глядя в глаза:
— А теперь быстро: кто убил Ландерса?! Ну!
— Ирка Бетлицкая.
— Вот так! — Маэстро убрал руки, вынул пачку сигарет, закурил. — Девочкам думать вредно. Чутье, интуиция — это вернее. Как только девочка начинает строить логические конструкции на костылях эмоций — и Ирку эту Бетлицкую жалко, и себя жалко, — то получается лаковая сериальная картинка, ничего общего с действительностью не имеющая. Это опасно.
Последнее слово Маэстро произнес так, что… Волна ледяной изморози окатила спину и плечи девушки, и здесь не было ничего от обычного страха. Просто порой Маэстро казался ей даже не человеком… Вернее… человеком, но функционирующим с полностью атрофированными участками мозга, отвечающими за страх или боль… Она все пыталась подобрать слово, пока оно само не всплыло в памяти; слово было угловатым, тяжким — чуть-чуть, и оно провалится в самые темные глубины подсознания — одержимость.
Аля незаметно глянула на Маэстро. Он был спокоен и безучастен, как блеклое, напитанное зноем небо. Сидел, погруженный в раздумья, потом спросил:
— Ты говорила, что простудилась?
— Да. Вернее, это не простуда даже была, а какое-то странное недомогание.
С кошмарами, реальными, как галлюцинации.
— А потом все прошло?
— Бесследно. Даже как-то странно. Сначала — ходила как опоенная, словно в душном сонном мороке, потом… Перед самым показом настроение сделалось — лети и пой! Ты принимала какие-нибудь таблетки? Нет. Только кофе. Хотя… Да?
Кофе мне как раз Ирка Бетлицкая и предложила. Я даже порадовалась; стерва-то она стерва, а все что-то человеческое в ней осталось.
— И после кофе… —
— После кофе я стала порхать, как колибри в стратосфере! Ты думаешь, она что-то подсыпала туда? И раньше — тоже?
— А ты как думаешь?
— Теперь даже не знаю. Не знаю. А зачем?
— Подставить тебя под убийство Ландерса было не спонтанной выдумкой киллера-малолетки, а трезвой предварительной разработкой.
— Ты думаешь?
— Убийство Ландерса — не единственная акция в ту ночь. Близ поселка Приморского под Южногорском убили еще одного человека. И он был не статист, судя по количеству охраны и подготовке группы, высланной для его устранения.
— Маэстро, ты…
— Да, Я утихомирил их. Но вовсе не по живодерскому комплексу: так ситуация сложилась. И — вывела меня из состояния амнезийного ступора. Клин клином… Я не о том. Там тоже была совсем субтильная девчушка, даже две. Но одна — просто «девочка для радости», а вот вторая… На оружие она смотрела не как на железо, а как на средство.
— Подожди, Влад! Может быть, тебя тоже подставили? Маэстро задумался, но лишь на мгновение.
— Нет. Таких, как я, не подставляют: слишком хлопотно. Таких убивают.
Чтобы проблем не возникало.
— Так, может, и со мной все случайно?
— Девочка, ты себя хочешь утешить или меня убедить? — усмехнулся Маэстро.
— Даже не знаю…
— Почему ты не смогла связаться с Гончим?
— Я же рассказывала: что-то с телефоном.
— Вот и считай количество допусков: что-то с телефоном, что-то со здоровьем, что-то с самочувствием и настроением, сонным до одури целые сутки и ставшим кайфным и решительным непосредственно перед акцией… Что-то с пистолетом, из которого стреляли в Ландерса и который оказался впоследствии в твоей сумке, что-то с Ирой Бетлицкой, испарившейся после акции быстрее лани шизокрылой… Не слишком ли много?
Аля застыла, глядя в одну точку.
— Но почему — меня? По-че-му?
— Бегаешь быстро. И стреляешь не слабо.
— В этом все дело?
— Да. Ты должна была увести на себя обширную погоню, какую организовали люди Ландерса и криминальная шушера под их началом. После стрельбы в гостинице и разборки с авторитетами в поселке ни у кого уже и сомнений не осталось, что ты и есть искомый киллер, супостат и злодей. Вернее — злодейка.
Аля усмехнулась горько:
— Что-то это не радует.
— Но и не пугает?
Девушка только пожала плечами:
— Чего бояться раньше страха, верно?
— Ну да, ну да… Как вещает здешняя народная мудрость: будет хлеб, будет и сало. — Маэстро помолчал, глядя в морскую синеву. — О твоих незаурядных способностях из оставшихся в живых знали только три человека: Гончий, я и Лир.
Ему как раз по силам скроить такую схему, как одновременное устранение двух авторитетов.
— Зачем это ему?
— Дьявол разберет. Для таких, как он, больше мути — больше рыбы. Одного он не учел.