Время Чёрной Луны
Шрифт:
Девушка грустно посмотрела на меня и пожала плечами.
– Что вы с ними не поделили-то? – с отчаянием повторил Виталя, не приняв мое предложение сесть.
– Им нужен Доргис, – сказала Илонгли. – Им нужны такие, как Доргис. Они хотят сделать таких, как Доргис, не такими. Другими. Не допустить, чтобы в темноте хоть кто-нибудь видел отблески миров.
– Как ты сказала?
Я не верил своим ушам. Откуда она могла знать эти слова?
Илонгли грустно улыбнулась:
– Я много о тебе знаю, Доргис. Ты даже не представляешь, как много. – Она прищурилась и медленно процитировала: – «Вихрясь нездешней призрачной метелью… пронзают сумрак… отблески
– Но я ведь не говорил тебе… Я никому не говорил!
– Не говорил, – согласно кивнула девушка. – А я все равно знаю.
– Чихал я на ваши отблески! – багровея, придушенно крикнул Виталя. Он бы, конечно, крикнул и громче, да боялся, что услышат ищейки. – Мне еще жить охота!
Он подтянул брюки, сплюнул под ноги и зашагал прочь от нас, яростно расталкивая ветки.
– Виталя, вернись, тебе же одному не выбраться отсюда!
Мои слова не возымели на подростка никакого действия, а в следующий момент я услышал встревоженный возглас девушки, обернулся – и сразу забыл о пареньке. Бесшумно просачиваясь прямо сквозь ветви, листья и стволы деревьев, черным облаком надвигалась на нас машина ищеек Хруфра. Облако снижалось, грозное и неуязвимое, черные фигуры с оружием в руках стояли все так же неподвижно, словно приколоченные гвоздями к верхней плоскости машины, с легкостью призраков скользя вместе с ней сквозь густую растительность.
«Возможно, это действительно всего лишь призраки? – мелькнула мысль. – Объемное изображение, голограмма…»
Это предположение пришлось отбросить сразу, как только машина опустилась. Я услышал хруст ломающихся кустов, увидел, как примялась высокая трава под оседающим на нее днищем; деревья, однако, словно проросли сквозь машину и теперь возвышались над верхней ее плоскостью, как над черной поляной. Все шесть Терминаторов с масками вместо лиц ожили, спрыгнули в траву и неторопливо направились к нам с Илонгли. Нет, это были, к сожалению, не фантомы – трава шуршала и вжималась в землю под их массивными ногами, и потянулись за ними полосы вполне реальных следов.
Девушка вскочила на ноги и бросилась было навстречу черному отряду, но я успел схватить ее за руку и удержать, и тоже встал, обреченно, словно привязанная к столбу жертва на вершине груды хвороста, которую вот-вот подожгут со всех сторон при молчании равнодушной толпы.
– Не надо, Илонгли, нам с ними не справиться. Видно, судьба мне отправляться к Хруфру.
Камешек я все-таки потер и пожелал, чтобы все кончилось благополучно. К чему кривить душой – я побаивался будущего, особенно теперь, при виде этих неумолимо приближающихся оживших статуй, потому что давным-давно потерял способность хоть как-то контролировать события. Кто знает, какой окажется эта встреча с Хруфром и каким я буду после нее?.. Если вообще буду… Только бы они ничего не сделали Илонгли – она-то здесь совершенно ни при чем, и мальчишка…
Я обернулся в ту сторону, куда ушел Виталя, – его уже не было видно в чаще – и в это время Илонгли прыгнула на подошедшего к нам почти вплотную первого из шестерки биокиборгов Хруфра. Киборг без всяких видимых усилий отшвырнул ее неуловимым движением руки и девушка отлетела в траву. Затем все шестеро полукольцом остановились передо мной, оставив Илонгли у себя за спиной и не обращая на нее никакого внимания. Илонгли их не интересовала – их интересовал я.
Я решил не дожидаться, пока они начнут выкручивать мне руки и толкать в спину, и сказал очень мужественным голосом:
– Хорошо, я готов идти в вашу машину.
Как будто
В этот момент девушка вновь метнулась к киборгам. Напав сзади, она сумела вырвать оружие у одного из них, отскочила к дереву и крикнула, лихорадочно перебирая пальцами выпуклости приклада в надежде отыскать спусковой крючок:
– Доргис, беги!
Не успев еще осознать, что хочет сделать мое тело, я бросился на второго киборга, стремясь повторить прием Илонгли и тоже завладеть оружием. То ли делал я это недостаточно быстро, то ли недостаточно ловко, но в итоге своей отчаянной попытки получил такой оглушающий и почему-то обжигающий удар по лицу, что на некоторое время ослеп и рухнул в траву, чуть не сломав ключицу о твердую, словно мраморная колонна, ногу одного из киборгов.
Придя в себя и оторвав голову от шероховатых стеблей, я увидел, как дернулось оружие в руках присевшей на колено девушки. С тонким пронзительным свистом вырвался из дула узкий зеленый луч, впился прямо в маску киборга, и киборг почти мгновенно разлетелся черными брызгами, упавшими на траву. Илонгли повела дулом в сторону, целясь в следующего, но сразу три или четыре ответных луча сошлись в одну точку на ее груди и разошлись в стороны, полосуя тело. Вспыхнули рыжие волосы, задымилась куртка – и искромсанное тело девушки вмиг превратилось в пылающий факел. В факеле этом сгорали зеленые глаза, сгорали решительно сжатые губы, сгорало сердце моей бесстрашной прекрасной спутницы…
Смертоносные лучи, прошив Илонгли, вонзились в толстый ствол дерева, возле которого она только что вела неравный бой, – и дерево наклонилось и, царапая ветвями небо, начало с треском падать на машину черных убийц. Они прекратили стрельбу, подняли безликие головы, оценивая новую опасность, и я, не помня себя от боли, не телесной, а той, что гораздо хуже и страшнее, отчаянно рванулся из травы к этим чудовищам, готовый растерзать их на куски, разорвать в клочья, а потом дотянуться до неба, прогрызть его равнодушную оболочку, выброситься в пустоту и навсегда, навсегда, навсегда раствориться в этой пустоте – подлинной основе бессердечного мира…
Но даже ослепленный болью, яростью и отчаянием, я был неуклюж в порыве своем, я ничего не мог сделать им, этим черным бездушным монстрам, как ничего не может сделать измазанный кровью и соплями вперемешку со слезами ребенок дылдам-восьмиклассникам, брезгливо швыряющим его друг другу словно грязного щенка. Я бросался на черных истуканов, я отскакивал от них как мяч, слезы душили меня, я барахтался в паутине боли – и наконец получил удар по голове твердым прикладом и прорвался-таки в желанную всепоглощающую пустоту…
13
И все-таки пустота отторгла меня, я не смог до конца и навсегда раствориться в ней и вынырнул на поверхность бытия; меня вынесло на поверхность бытия. Беспамятство, кажется, было не очень долгим; голова продолжала болеть, саднил рассеченный лоб и, осторожно потрогав его, я ощутил под пальцами липкую, не успевшую еще засохнуть кровь. Перед глазами извивались тонкие желтоватые светящиеся полоски, но я понимал, что не вне, а внутри меня находятся они, а вокруг царит кромешный мрак. Я лежал, погруженный в этот мрак, и память с неумолимой отчетливостью вновь и вновь прокручивала одни и те же кадры, и вновь и вновь в лесу вспыхивал факел, и сгорали, сгорали зеленые глаза Илонгли, ее глаза, в которых так и не успел отразиться я – неловкое человеческое существо, не способное на быстрые и решительные действия…