Время дальних странствий
Шрифт:
Круглым отличником стал другой студент, что называется, зубрила. Кто-то из группы пошутил: один берёт головой, а другой задницей. Но я так не думал. Его упорство в достижении цели вызывало уважение.
Мы с ним отличались только тем, что он с одинаковым усердием учил все предметы и со временем стал, пожалуй, хорошим исполнителем. Он мог (или даже смог) закончить аспирантуру, написать кандидатскую диссертацию, а затем и докторскую. Но вряд ли ему посчастливилось сделать хотя бы одно научное открытие.
Часто услышишь презрительные высказывания в адрес троечников и двоечников. Однако крупные открытия в науке и философии, достижения в литературе, искусстве редко принадлежат отличникам. Они обычно становятся хорошими узкими специалистами. Хотя бывают исключения. П.А. Кропоткин, например. Он и учился отлично, и проводил опасные экспедиции, был выдающимся исследователем и оригинальным мыслителем.
Полезно отличать любопытствующих от любознательных. Первым нужны новые впечатления, вторых интересует познание, проникновение мыслью в суть вещей и явлений.
Любопытствующие любят туристические поездки, стремятся побывать в примечательных местах, желательно с удобствами, посещать музеи, любоваться красотами природы и архитектуры. Они хотят приятно проводить свободное время.
Любознательным мало просто увидеть, прочесть, услышать. Они хотят понять, выяснить. Пять веков назад Мишель Монтень писал: «Если мы бываем довольны тем, что другие или же мы сами добыли в погоне за знанием, то лишь по слабости своих способностей: человек более пытливого ума не будет доволен… Удовлетворённость ума – признак его ограниченности или усталости. Ни один благородный ум не остановится по своей воле на достигнутом: он всегда станет притязать на большее, и выбиваться из сил, и рваться к недостижимому… Пища его – изумление перед миром, погоня за неизвестным, дерзновение».
Во время своих сидений в библиотеке я прочёл и выписал эти слова. Они были близки моему уму и характеру. Своей жизнью и работой я это подтвердил. Над многими проблемами тружусь шесть десятилетий.
У меня нет особой одарённости: феноменальной памяти, необычайной сообразительности. Если есть что-то сверх среднего, то это упорство и любознательность, стремление к правде и справедливости.
А бывает ли правда без справедливости?
Кураминская геологическая партия
Есть такая формула-перевёртыш: «Бытие определяет сознание». Как это понимать? Ударение на первом слове – один смысл, ударение на последнем – смысл прямо противоположный.
Одни философы уверены: бытием определяется сознание. Другие возражают: сознанием определяется бытие. Я думаю, разумней третье: единство бытия и сознания. Хотя есть и другие варианты.
Большинство людей зависят от условий жизни, приспосабливаются к ним. Но есть и те, для кого идеалы, принципы, сознание определяют бытие. С тех пор как меня изгнали из МГРИ, моё бытие и сознание находились в разладе. Бытие – неприкаянное. Положение в обществе – шаткое и зависимое от многих обстоятельств. Только в сфере умственной я более или менее был свободен.
Физически я чувствовал себя хорошо. Несмотря на худобу, по 20 раз выжимал левой и правой рукой двадцатикилограммовую гирю.
Много времени проводил в главной библиотеке республики. Там был хороший выбор книг по истории, философии, художественной литературе. И учить институтские задания там было удобно. Я применил свой метод. Сначала читал то, что мне интересно. Делал перерыв и переходил к учебному материалу.
Помимо всего прочего, я присматривался к стилю писателей, читал труды литературоведов. Заинтересовался формалистами, которые подсчитывали, в каких пропорциях классики употребляли существительные, глаголы, прилагательные. Понял, что в зависимости от целей надо менять стиль изложения. Хотя меня больше всего интересовали идеи.
Надеялся стать писателем. Понимал: для этого надо не литературный институт закончить, и не филфак, а набраться жизненного опыта за многие годы. Заделом на будущее завёл тетрадку (она затерялась), делая заметки на тему «Эволюция стилей и смыслов от Пушкина до Горького».
Однажды в солнечный день я направлялся привычным путём в библиотеку. Рядом с Домом офицера ко мне бросился человек средних лет и среднего роста. Он так радовался, словно я принёс ему подарок, тряс мою руку, улыбался, говоря, что очень рад меня видеть.
Я был озадачен, поздоровался и спросил: «И что теперь?»
– Как что? – он был странно весел и не пьян. – Споёте мне что-нибудь, пойдёмте.
У меня в голове вертелось: откуда он знает, что я люблю петь? В школе пел дуэтом с Володей Романовым песни, которые исполняли Бунчиков и Нечаев. У Володи был баритон, да и у меня тоже, но мне приходилось петь тенором. Особенно трудны были переходы в «Песне друзей» Хренникова: «Дует ветер молодо во все края».
Но как мог этот человек знать обо мне в те годы? А может быть, он слышал, как я, когда бывал один в доме Хачатуровых, подражал Лисициану в арии тореадора из оперы «Кармен» или Нэлеппу в арии Хозе? Неужели я так громко и отменно пою, что меня слышно на улице? Ничего не понимая, спрашиваю:
– Вы и вправду хотите, чтобы я спел?
– Ну конечно! – Он засмеялся.
– За последствия я не отвечаю.
– Пойдёмте, пойдёмте, – он засмеялся, взял меня под руку и потянул в сторону Дома офицеров.
Откуда он знал, что я здесь пройду? Кто-то следил за мной?
А если это в связи с моей работой в читинских геологических фондах? Неужели?! И что теперь?
Нет, не может быть. В таком случае взяли бы быстрей и проще.
Или это какая-то особенная операция КГБ? Нет, скорее всего, он шизик. Тогда врежу ему и убегу…
Я так и не решил, как поступить. Он обернулся ко мне, поторапливая, и вдруг взглянул за мою спину, глаза его округлились, он бросил мою руку, воскликнув:
– А-а-а… вот он!
Я оглянулся. К нам приближался темноволосый молодой человек с усиками, похожий на меня.
Странный незнакомец начал передо мной извиняться. Оказывается, он художественный руководитель местного коллектива. На гастроли приехал греческий ансамбль. Ему понравился солист, которого он пригласил на прослушивание и репетицию как раз на то время, когда я появился.