Время демографических перемен. Избранные статьи
Шрифт:
Мне трудно спорить с авторами, которые применили такой суперсложный (хотя и не всегда надежный) метод исследования, как корреляционный анализ, но при использовании более простых средств указанная ими связь не просматривается (рис. 2). Сделанный ими вывод не позволяет объяснить, например, почему среди стран с наибольшим ростом коэффициента суммарной рождаемости в «нулевые» годы (они сосредоточены в правой части графика на рис. 2) страны с высоким ИРЧП (Норвегия, Нидерланды, Великобритания, Ирландия, Италия, Испания, Швеция) перемежаются со странами, в которых этот показатель довольно низок, весьма далек от определенного М. Мирскила с соавторами порогового уровня 0,86, при котором обратная связь сменяется прямой (Латвия, Сербия и Черногория, Эстония, Словения, Болгария, Россия). Россия с ИРЧП в 2010 г., равным 0,719, соседствует непосредственно со Швецией (0,885), тогда как Германия, имея те же 0,885, находится в числе стран, показавших минимальный рост КСР, а в Японии (ИРЧП = 0,884), Канаде (0,888) или Швейцарии (0,874) он
Рис. 2. Изменения коэффициента суммарной рождаемости (детей на одну женщину) между 1999 и 2009 гг. (левая шкала) и Индекс развития человеческого потенциала в 2010 г. (правая шкала)
К тому же сам ИРЧП – показатель довольно эклектический, он может быть полезен в некоторых случаях для межстрановых сравнений, но едва ли его можно считать настолько строгой и надежной характеристикой состояния общества той или иной страны, чтобы можно было связывать с ним изменения в ходе рождаемости – процесса, зависящего от очень многих, часто неуловимых социальных параметров. Все это говорится не для того, чтобы охаять письмо в «Nature», оно – закономерная часть научного процесса, вполне оправданная попытка дать объяснение необычному изменению статистических параметров, письмо было переведено на русский язык и опубликовано в еженедельнике Демоскоп Weekly [Myrskyl"a et al., 2009а], чтобы дать возможность ознакомиться с ним русскоязычному читателю. Здесь мы хотим лишь сказать, что эта единственная вызывающая немало вопросов публикация не может служить фундаментом для пересмотра всех взглядов на рождаемость, которым посвящены десятки и сотни статей и книг последних десятилетий.
Между тем пресловутое письмо породило целую цепочку публикаций, в которых о нем говорится как о научном открытии, в корне изменившем представления о мотивации рождаемости в развитых странах. Хороший пример – статья «Детотрясение» в российском журнале «Эксперт». «В статье в журнале “Nature”, опубликованной в августе 2009 г., авторы показали, что отрицательная корреляция между уровнем развития (измеряемым как Human Development Index, HMI) и суммарным коэффициентом рождаемости работает до уровня HMI 0,9 (что примерно соответствует подушевому валовому продукту около 25 тысяч долларов и средней продолжительности жизни 75 лет). Но после этой точки происходит перелом – корреляция становится положительной. Российские исследователи Андрей Коротаев и Дарья Халтурина рассматривают повышение рождаемости в самых богатых странах как следующую фазу второго демографического перехода, когда дальнейшее повышение уровня образования женщин и их вовлеченность в экономику уже положительно коррелирует с рождаемостью. Коротаев и соавторы считают, что выйти на более высокий уровень рождаемости удавалось благодаря продуманной эффективной государственной политике поддержки рождаемости» [Панкратов, Турчин, 2010].
К хору поклонников письма «во всемирно известном журнале “Nature”» присоединяется и М. Клупт, отмечая, что оно стало «заметным событием в дискуссии о взаимовлиянии социально-экономического и демографического развития. Сопоставляя динамику индекса человеческого развития (ИЧР) и суммарного коэффициента рождаемости (СКР) за последние три с лишним десятилетия, авторы статьи пришли к выводу, что при уровнях ИЧР, превышающих 0,86, отрицательная корреляция СКР и ИЧР превращается в положительную» [Клупт, 2012, с. 66]. «Пример развитых стран, рождаемость в которых достигла уровня простого воспроизводства населения или близка к нему, свидетельствует, что повышение рождаемости до уровня простого воспроизводства вполне возможно и в условиях наступившего столетия» [Там же, с. 72]. «Происходящие изменения, полагает М. Клупт, учитывает более новая теоретико-методологическая позиция [Коротаев и др., 2010]. В соответствии с ней “каноническую” (однофазную) схему второго демографического перехода следует дополнить новой, второй фазой. При этом, если первой фазе соответствует низкий аттрактор рождаемости, то второй – высокий. Во вторую фазу, по мнению исследователей, придерживающихся данной точки зрения, вступили высокоразвитые страны с уровнем рождаемости, близким к простому воспроизводству населения» [Клупт, 2012, с. 67]. Судя по всему, М. Клупт разделяет веру авторов письма в то, что появился шанс «обратить тенденции спада рождаемости вспять» [Там же, с. 66].
Какой, однако, смысл вкладывается в эту формулу «обратить тенденции спада рождаемости вспять»? Ее ведь можно понимать по-разному.
Одно дело, если речь идет о действительном появлении альтернативы современной низкой рождаемости, о переходе к тому, что некоторые авторы называют «среднедетностью» – к массовому распространению трех– четырехдетной семьи. Только ведь об этом пока говорить преждевременно, здесь, пожалуй, следует немного продолжить цитируемый М. Клуптом текст: «наш анализ предполагает, что успехи в развитии дают шанс обратить тенденции спада рождаемости вспять, даже если мы и не можем ожидать подъема рождаемости снова выше уровня замещения поколений» [Myrskyl"a et al.].
Это – совсем другое дело. Речь идет о некотором повышении коэффициента суммарной рождаемости
Проявляя разумную осторожность, М. Клупт замечает: «Подчеркнем, однако, что нет оснований трактовать перспективу, рисуемую авторами статьи в “Nature”, в качестве единственно возможной, это – лишь одна из альтернатив. В развитом мире сегодня четко обозначилась и другая – низкая или очень низкая рождаемость, при которой население страны воспроизводит себя не более чем на 60–70 %. Географически эта альтернатива представлена немецкоязычной Европой, романоязычной Южной Европой, постиндустриальной Азией и постсоциалистическими европейскими странами… К последним, несмотря на повышение СКР с 1,30 в 2006 г. до 1,54 в 2009 г., примыкает и Россия» [Клупт, 2012, с. 68].
Представим себе, однако, что статья М. Клупта написана не в 2012 г., а за 25 лет до этого, в 1986 г. Размах вариации коэффициента суммарной рождаемости в Европе намного больше, чем сейчас (не 0,86, а 1,43 – между Италией и Молдавией). Немецкоязычная Европа и романоязычная Южная Европа погрязли в низкой рождаемости, с трудом удерживают свои позиции – примерно на уровне 1,8 – лишь Франция, Швеция и Великобритания. Зато на востоке Европы вырисовывается величественная альтернатива повышения рождаемости до уровня простого воспроизводства и даже выше: Венгрия (1,84), Чехия (1,94), Болгария (2,02), Белоруссия (2,10), Литва (2,12), Украина (2,13), Эстония (2,17), Россия (2,18), Сербия и Черногория (2,19), Словакия (2,20), Латвия (2,21), Польша (2,22), Македония (2,27), Румыния (2,40), Молдавия (2,78).
Почему эта альтернатива не реализовалась? Может быть потому, что, как полагают авторы статьи «Детотрясение», в демографии всегда «надо ожидать неожиданного», динамика рождаемости – это «циклический процесс», наблюдаются «сильные колебания рождаемости», «складываются самоподдерживающиеся циклы подъема и спада рождаемости» и т. п.? Но если это так, то каковы основания каждый цикл подъема или спада рассматривать на появление альтернативной тенденции?
Впрочем, может быть, дело вовсе не в цикличности рождаемости или в нежелании ее замечать, придавая каждому циклу значение нового эпохального поворота, а в том, что все упомянутые авторы, включая и М. Клупта, используют неадекватные измерители рождаемости, а потому и неверно судят о ее реальных тенденциях?
А был ли мальчик?
Авторы письма в «Nature» были не единственными представителями демографического сообщества, обратившими внимание на подъем коэффициента суммарной рождаемости во многих развитых странах и попытавшимися понять природу этого феномена. В частности, почти одновременно с публикацией в «Nature» появилась статья, озаглавленная «Конец сверхнизкой рождаемости?» [Goldstein et al., 2009], в которой рост показателя в нулевые годы объясняется совершенно иначе. Авторы статьи рассматривают возможное влияние на падение рождаемости в 1990-е годы и ее последующий рост экономических, социальных и политических факторов, но главное объяснение находят в факторе собственно демографическом. Они приходят к выводу, что как сильное падение коэффициента суммарной рождаемости в 1990-е годы, так и его последующий рост в первом десятилетии нынешнего века следует рассматривать как временные эффекты повсеместного сдвига к более позднему материнству, по мере завершения которого рост показателя будет сходить на нет, т. е., по сути, говорят о том, что за изменениями статистического показателя совсем не обязательно стоят изменения уровня рождаемости.
В том же 2009 г. появилась еще одна важная работа, на этот раз вообще ставящая под вопрос правомерность самого использования коэффициента суммарной рождаемости как адекватного измерителя ее уровня [Sobotka, Lutz, 2009]. Об этом гласит само название статьи: «Дезориентирующие политические сигналы коэффициента суммарной рождаемости: не следует ли отказаться от использования этого показателя?».
В свое время демографы потратили много сил на то, чтобы разъяснить политикам и журналистам, почему нельзя судить об уровне рождаемости по ее общему коэффициенту, а следует пользоваться коэффициентом суммарной рождаемости как показателем, не зависящим от возрастного состава населения. Но в той мере, в какой им это удалось, они накликали новую беду, потому что коэффициент суммарной рождаемости – тоже не безупречный показатель. Он относится к так называемому «условному поколению», неплохо работает, когда население близко к стабильному, а в демографическом поведении людей не происходит быстрых изменений (примерно так было в начале XX в., когда Р. Кучинский предложил этот показатель). Но он дает неверное представление об истинном уровне рождаемости и его динамике, когда это поведение резко меняется, в частности, когда меняется распределение рождений по возрасту матери (изменение «календаря рождений»). Не понимая этого, политики, журналисты, а иногда и не вполне компетентные представители научного сообщества придают изменениям коэффициента суммарной рождаемости то значение, которого они, в действительности, не имеют, неизбежно приходя при этом к ошибочным выводам.