Время гарпий
Шрифт:
— Не волнуйся, все будет хорошо! — сказала ему Даша, прикоснувшись губами к щеке. — Я сейчас отвезу вещи, нам квартиру в городе сняли. Завтра после обхода приду тебя навестить! А сейчас отдыхай!
Мылин лишь поморщился, пожимая ей руку, когда она передала его вспотевшую ладонь в сухие и мягкие ладони сестры. Та повела его в палату длинными коридорами, предупредительно ахая над ухом: «Die Aufmerksamkeit! Hier die Stufen! Jetzt wird die Wendung nach links!»
Наконец, оказавшись в палате в полном одиночестве, Мылин поднял руку к глазам и коснулся тонкой шероховатой ткани, под которой слой за слоем
Мылин поймал себя на ощущении, что за время перелета и дороги до этой палаты, напоминавшей ему птичью клетку, притупились все его воспоминания о приезде в лечебницу. С утра он еще успел дать интервью многочисленным журналистам, приехавшим снимать его отъезд в Германию. Именно тогда у него впервые шевельнулось это чувство необратимости, когда он увидел грустное лицо Каролины в толпе «коллег и друзей семьи художественного руководителя балета театра, приехавших проводить его на лечение в немецкую клинику».
В палату зашла полная постовая сестра и, увидев снятую им повязку, мягко, но непреклонно потребовала немедленно надеть ее: «Sofort ziehen Sie die Binde an! Ihnen ist es verboten, die Binde abzunehmen!»
Из сказанного он уловил одно слово «ферботен», вспомнив его по каким-то старым военным фильмам. По этому слову и выражению ее лица Мылин понял, что ему запрещено снимать повязку, но эта предосторожность объясняется сложившимися обстоятельствами. Мир опять погрузился в темноту, ему показалось, что даже еда, которую принесла нетороплива сиделка, превратившаяся в тень за повязкой, утратила свой вкус.
Утро началось с энергичной суеты в отделении. Пожилой санитар, вкативший в палату какую-то тележку, довольно сносно его побрил, помог почистить зубы, тщательно обтер лицо ватными тампонами на пинцете. От прикосновения холодной стали пинцета к лицу Мылин невольно морщился и вздрагивал.
Потом пришли врачи с ассистентами, о чем-то негромко говоря между собой. Мылин напрягся, понимая, что они обсуждают его. Дверь опять хлопунула, послышались уверенные энергичные шаги. Шепот немедленно затих, и вошедший громко произнес несколько рубленных отрывистых фраз по-немецки, отчего Мылину внезапно стало страшно. На нем была полосатая больничная пижама, немного похожая на одежду узника концлагеря из фильмов которые он видел. Из речи профессора Мылин уловил только одно знакомое слово «Маскау»: «Es ist unser der Patientin aus Moskau! Er sieht nichts! Er ist infolge der chemischen Brandwunde erblindet! Wir werden Transplantation machen! Man muss den Kranken auf die Operation eilig vorbereiten!»
Один из ассистентов на сносном русском пояснил ему, что консилиум во главе с профессором решил назначить первую операцию на завтра. Распоряжения об операции уже отдавались медсестрам, которые немедленно принимали их к исполнению.
Сразу после ухода врачей из палаты Мылин почувствовал, как теплая женская ладошка ловко подхватила его за средний палец правой руки и тут же причинила ему неожиданную резкую боль. Они понял, что лаборантка взяла у него кровь на анализ из пальца. Затем у него при открытых дверях какая-то женщина катетером взяла на анализ мочу, причинив стыд и массу неприятных физических ощущений, рывком сняв с него одеяло и пижамные шаровары, громко отвечая уборщице, протиравшей пол в коридоре.
Другая медсестра принесла ему какие-то таблетки. Подав ему пластиковый стаканчик с водой в одну руку, она с вежливым смешком положила ему в рот какие-то таблетки, терпеливо дожидаясь, пока он примет таблетки при ней, настойчиво подсовывая его руку с водой к его рту. У него на губах долго оставался вкус талька с ее одноразовых перчаток.
За ней пришла другая сестра и помогла перевернуться на бок, оттянув пижаму, она ему поставила укол. Лежать стало не так приятно, как раньше, а в коридоре послышался звук катившейся стойки капельницы. К его удивлению дверь отворилась, капельницу вкатили именно к нему. Не успел он подумать, что с капельницей получился уже явный перебор, как новая медсестра начала деловито искать вены на запястье.
Мылин не знал немецкого, а ассистент, говоривший на русском языке, вышел со всеми и больше не появлялся. Но он был уверен, что немецкие врачи выполнят все назначения, о которых он договаривался с Антоном Борисовичем еще в Москве, решив еще раз напомнить Даше, что о такой интенсивной терапии договоренности не было. Ладно, если они все нужное колют, а если нет?
Даша пришла ближе к вечеру, объяснив, что после обеда он долго спал. Скучным голосом она рассказала, что мальчики здоровы и дома все по-старому.
— Даша, а кто контролирует, что мне тут колют? — спросил Мылин и сам удивился тому, что стал намного спокойнее относиться к своему пребыванию в клинике. — Я в город могу выходить?
— Все контролирует твой адвокат Алла Давыдовна Стрельникова, самый модный адвокат в Москве, ее все звезды нанимают. А для тебя ее Никифорова специально наняла, не беспокойся, — ответила Даша. — Алла Давыдовна на пресс-конференции сказала, что состояние твоего здоровья не предполагает нахождения вне клиники. К тебе послезавтра министр культуры, наверно, приедет. Так что будет не как в прошлый раз, когда ты мышцу порвал. Тебе сейчас лучше в Германии находиться, пока дома экспертизу по представленным документам проводят. Поэтому потерпи!
— Какую судмедэкспертизу? — испугался Мылин, беспомощно хватаясь за повязку. — Меня в суд повезут, что ли?
— Нет, в суд представят экспертизу о тяжких телесных повреждениях, — объяснила Даша. — Судмедэкспертиза может проводиться по медицинским документам, которые запрашиваются в клинике, где человек лечится. Мне так Алла Давыдовна объяснила. За твоим лечением в Германии следит наше Министерство здравоохранения. Все очень консолидировано, как выразилась Алла Давыдовна.
— Даша, а почему я в повязке? В туалет ходить неудобно! — пожаловался Мылин. — Это из-за папарацци?
— Наверно, из-за них тоже, ты здесь очень знаменитый, — пожала плечами Даша. — Да и наши корреспонденты два раза на улице приставали. Но после сегодняшнего консилиума Алла Давыдовна получила важные документы, в которых написано, будто на сегодняшний день ты не видишь ни левым, ни правым глазом. Именно эти документы идут на экспертизу. Алла Давыдовна лично возила их на перевод, сделала апостиль.