Время гарпий

Дедюхова Ирина Анатольевна

— Честно говоря, нет. Она скучная! — сказала девочка, у нее сразу заблестели глаза об одном упоминании о словаре Даля.

— Вот! — радостно закричала горгона, почувствовав в своей стихии. — Скука — один из смертных грехов, а они так называются, поскольку лишают душу свойственной ей силы. Я иногда думаю, что все эти убийства, которые Еврисфей заставил совершить Геракла, с провокационными обстоятельствами — изначально задумывались, чтобы обессилить душу героя. Ну, мне так кажется, могу и ошибаться. Итак, читаем, какой же смысл несет в русском языке слово «морока».

Она поднесла руку к ящичку часов, и те тут же выплюнули объемистый том, сообщив, что первое издание «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля вышло в свет в 1866 году.

—

Вот, слушай! — горгона раскрыла томик на нужной букве и зачитала. — Это — морок, мрак, сумрак, мрачность, темнота и густота воздуха, марево, мгла, сухой туман, облака и тучи. Как бы поначалу — чисто климатические явления, вроде бы и не о чем сказочку сочинять. Но вдобавок это — мара, греза, обаянье. В других языках это еще называется «майя». Морока — это обморок, припадок, омраченье ума. А вот дальше уж в точности говорится о Гермесе: «Обойти кого морокой, мороком, морочить, обманывать хитростью, лукавством, лживыми рассуждениями, уверениями, каким-либо обманом чувств и обаяньем; отводить глаза». И стоит ведь лишь поинтересоваться его милой матушкой, чтобы понять все!

— А кто его мать? — поинтересовалась девочка. — Не помню, кстати, ни одного сообщения об этом любовном похождении. Зато в мифах говорится, что он воровал с детства, причем, даже у пастухов, которые его кормили. И еще во младенчестве пытался все наворованное сбыть на базаре.

— Чего точно не говорится в мифах, что… у него ледяные пальцы. Мы его за это называем «Холодец», хорошее русское слово. Его мать — горная нимфа Майя, морочившая путников, развлекавшаяся тем, что сбрасывала оступившихся в пропасть. Может, она — чудовище? Вовсе нет! Она — прекрасна и удивительна! И никто не помнит ее романа с Зевсом, но как-то ей удалось всех обморочить, заявив, будто Гермес — его сын. Но… к нему отношение тоже было всегда вымороченным. Знаешь, нигде не любят малолетних воришек. В Альпах Майя появляется в образе Ледяной Девы, никому ничего хорошего в жизни не сделавшей, а сама встреча с ней предвещает гибель.

Представь себе, ее голова не убивает после смерти, хотя именно она любит украшать свой дворец замороженными статуями людей и животных.

— Ледяная дева, — я помню эти сказки! — воскликнула девочка.

— Да, все так и считают, что это «сказки», пока она не захочет новое чучело. А ее сынок — психопомп, «проводник душ». Знаешь, во многих религиях есть существо, дух, ангел или божество, ответственное за сопровождение душ умерших в иной мир. И это не сын Ночи — Харон, для уплаты которому мертвым клали обол под язык. Как там у Владислава Ходасевича?

Сойдя в Харонову ладью, Ты улыбнулась — и забыла, Все, что живому сердцу льстило, Что волновало жизнь твою. Ты, темный переплыв поток, Ступила на берег бессонный А я, земной, отягощенный, Твоих путей не превозмог. Пребудем так, еще храня Слова истлевшего обета. Я для тебя — отставший где-то, Ты — горький призрак для меня.

— Скажи, зачем мертвым еще один проводник, доставляющий их в Тартар лично? Но ведь обычно им не служит символ биржевых торгов, верно? Скажу тебе сразу, он всегда завершает сделку, именно он следит, чтобы проданная душа, как товар, была доставлена к месту назначения. От него никому не укрыться.

— Ну и, дела! — потрясенно выдохнула девочка. — Вечер действительно становится томным… Но тогда и миф о Персее принимает совершенно иной смысл.

— А я о чем? — воскликнула горгона. — Тебе ведь тоже с детства говорили, что лгать — нехорошо? Еще как нехорошо! Любой обман — морока! Но Гермес — не только покровитель любой торговой сделки, он — бог воров и обмана. Он придает блеск и респектабельность любой самой гнусной сделке. А когда его называют «покровителем ремесел», то имеют в виду, что только способен продать их плоды. Любое лживое искусство, возведенное в ранг настоящего, — это его проделки, его морок, обман, туча без грозы, пронизанная страхом. Он со своей матушкой — величайшие мастера нагонять особый страх — «страх будущего», «страх перед жизнью». Морок в его исполнении — граничит с божественным обаянием. Стоит человеку отойти от безумного страха перед собственной жизнью, воспринимать ее с радостью и благодарностью перед всем сущим — как их власть исчезает.

— И как его можно победить? — деловито осведомилась юная муза.

— В нем очень много несуразного, все это лежит на поверхности и обо всем сказанном догадаться несложно. Только недалекие люди ставят хитрость выше настоящего ума, проявить который без совести невозможно. Его бы давно раскрыли, но… все покрывает его участие в подвиге убийства спящей Медузы, на которую нельзя было взглянуть, потому что не они с мамашей, а Медуза, дескать, убивала взглядом все живое. Как бы ведь все ему очень обязаны за избавление от такого чудовища! Как там у того же Ходасевича?

Внимая дикий рев погони, И я бежал в пустыню, вдаль, Взглянуть в глаза моей Горгоне, Бежал скрестить со сталью сталь. И в час, когда меня с врагиней Сомкнуло бранное кольцо, — Я вдруг увидел над пустыней Ее стеклянное лицо. Когда, гремя, с небес сводили Огонь мечи и шла гроза — Меня топтали в вихрях пыли Смерчам подобные глаза. Сожженный молнией и страхом, Я встал, слепец полуседой, Но кто хоть раз был смешан с прахом, Не сложит песни золотой.

— И никому, включая самого Ходасевича, слегка позавидовавшему Персею, невдомек, отчего до этого Гермес лгал всем, как и после этого, а в отношении Медузы он удивительным образом говорил чистейшую правду! Не договаривая, что в отражении ему было намного легче отвести глаза Персею, чем если бы тот сам, собственными глазами, посмотрел, на кого он поднял услужливо предоставленный меч.

— «Смерчам подобные глаза», — зачарованно прошептала девочка.

— Даже в отражении Персей не мог понять, кого же из сестер ему надо убить, Медуза ничем не отличалась от горгон, но, если бы он коснулся мечом бессмертных, он бы неминуемо погиб. Далее в мифе говорится, что герой услышал «божественный» голос, который подсказал ему: «Бей ту, что ближе всех к морю!» — Подонок! — выдохнула девочка.

— Если посмотреть, предсказания Дельфийских оракулов, покровительствуемых Аполлоном, то можно видеть, что его смысл зачастую раскрывается лишь после того, как предсказанное свершится. А здесь… банально, прагматично, без обиняков. «Бей ту, что ближе всех к морю!» — и человечеству навсегда перерубается божественная связь с Океаном. На мозаиках резвятся дельфины, но смысл картины уже ускользает, никто не понимает их свиста, целая стихия уходит из жизни людей, воспринимается лишь как враждебная слепая сила. Зато после этого «мороковать» приобретает значение «понимать», будто в мороке можно обрести новый смысл. Вместо пифий повсюду погаными грибами плодятся знахари, колдуны, ворожеи, чье древнее имя — «морокун» или «морокунья». И морская птица с женской головкой и прекрасным голосом, звавшим к гибели, всегда звавшаяся сиреной, — вдруг получает новое имя «птица морокуша». Впрочем, намного печальнее, что баяны, сказители, — тоже вдруг стали называться «морокушами», «несущими морок». Ты потом убедишься, что многие технические средства лишь усиливают эту обморочную сторону убеждения. Положительные идеи, зовущие к свету, к преодолению препятствий в особых технических средствах не нуждаются, они есть в душе каждого. Правда, под давлением морока к ним иногда предпочитают не обращаться.