Время и боги: рассказы
Шрифт:
Но обратив свой взор к сияющей луне, я вдруг увидел колоссов, сидящих рядом с луной, возвышающихся, затмевающих собой звезды и наполняющих ночь чернотой; и у ног этих идолов я увидел молящихся и приносящих почести королей, и все дни, что есть, и все времена, и все города, и все народы и всех их богов. Ни дым благовоний, ни гарь от сжигаемых жертвоприношений не достигали голов колоссов, они сидели там, неизмеримые, несвергаемые, нестираемые.
Я спросил: «Кто это?»
И услышал ответ: «Единственные Бессмертные».
И я сказал печально: «Я пришел не для
Ответом мне было: «Это И ЕСТЬ те годы, что уже умерли, Единственные Бессмертные; все годы, которые будут, — это ИХ дети — они сотворили их улыбки и смех; Они короновали всех земных королей, Они создали всех богов; всем событиям суждено стечь с их стоп, как рекам, миры — всего лишь пролетающие камушки, которые они уже бросили, а само Время и все столетия за ним стоят здесь на коленях, склонившись в знак повиновения у их всемогущих стоп».
И когда я услышал это, я пошел прочь, и унес свой венок, и вернулся в свою землю успокоенный.
Нравоучительная история
Перевод Е. Джагиновой
Жил-был однажды честный пуританин, который полагал, что танцевать неприлично. И он в поте лица защищал свои принципы и трудился усердно. И благоволили к нему все, кто ненавидел танцы; а те, кто любил танцевать, тоже его уважали; эти рассуждали так: «Он хороший, честный человек и действует сообразно своему разумению».
Много усилий прилагал он, дабы разоблачить танцы, и содействовал в закрытии нескольких воскресных танцплощадок. Некоторые виды стихов, пояснял он, ему нравятся, но не те, затейливые, что способны смутить самые юные души. Одевался он всегда в черное.
Он в самом деле был заинтересован в морали, был в самом деле искренен, и в миру пользовались растущим уважением его честное лицо и гладкая борода.
Однажды ночью явился во сне ему дьявол и сказал: «Молодец».
«Изыди», — сказал честный человек.
«Нет, нет, дружище», — сказал дьявол.
«Не смей называть меня „дружище“!» — храбро ответил пуританин.
«Ну полно, полно, дружище, — сказал дьявол. — Не ты ли разлучил танцевальные пары? Не ты ли обуздал их смех и их ненавистную радость? Не ты ли носил мой черный наряд? О дружище, дружище, тебе неведомо, сколь отвратительно сидеть в аду и слышать, как люди веселятся, и поют в театрах, и поют в полях, и шепчутся после танцев под луной», и он разразился ужасными проклятьями.
«Нет, это ты, — ответствовал пуританин, — вложил в их сердца дьявольское желание танцевать; а черные одежды — наряд Бога, а не твой».
А дьявол презрительно расхохотался и заговорил.
«Он сотворил лишь глупые цвета радуги, — сказал он, — и бесполезные рассветы на склонах холмов, обращенных к югу, и бабочек, порхающих среди них, когда солнце всходит на небо, и глупых дев, спешащих на танцы, и безумный и теплый западный ветер, и худшую из всего — эту вредную Любовь».
И когда дьявол сказал, что Бог создал Любовь, тот честный человек сел в кровати и закричал «Богохульство! Богохульство!»
«Так и есть, — сказал дьявол. — Не я посылаю деревенских дураков бормотать и шептаться вдвоем в лесных кущах, когда сияет полная луна, по мне лучше б они танцевали».
«Тогда, — ответил пуританин, — я спутал правое с неправым; но как только я проснусь, я с тобой потягаюсь».
«Нет, не потягаешься, — сказал дьявол. — От этого сна ты не восстанешь».
И в тот же миг где-то далеко открылись черные стальные врата ада, и рука об руку в них вошли два наших недавних собеседника, и врата захлопнулись за ними, а они так и прошествовали рука об руку, уходя все дальше и дальше в глубины ада, и таково было наказание для нашего пуританина — узнать, что те, о ком он заботился на земле, будут, как и он, совершать зло.
Возвращение песни
Перевод Е. Джагиновой
«Лебеди снова запели», — сказал один из богов другому. И взглянув вниз, поскольку мечты унесли меня в некую прекрасную и далекую Валгаллу, я увидел под собой радужный пузырь, немногим более звезды, искрящийся прекрасным, но слабым светом, и от него подымалась выше и выше, все увеличиваясь в размерах, несчетная стая белых лебедей, поющих и поющих и поющих, пока не начало казаться, что даже боги, как обезумевшие корабли, плывут посреди музыки.
«Что это?» — спросил я того, кто слыл самым скромным из богов.
«Всего лишь погиб мир, — ответил он мне, — и лебеди прилетают к богам, возвращая божественный дар пения».
«Весь мир погиб!» — сказал я.
«Погиб, — сказал тот, кто слыл самым скромным из богов. — Мирам не суждена вечность; только песня бессмертна».
«Смотри! Смотри! — сказал он. — Скоро возникнет новый мир». И я посмотрел и увидел жаворонков, отлетающих от богов.
Весна в городе
Перевод Л.Бурмистровой
На углу улицы сидела и играла с ветром унылая Зима.
У прохожих еще мерзли пальцы, еще вырывались облачка пара от их дыхания, они привычно втягивали подбородки в воротники пальто, когда за углом их встречал новый порыв ветра, освещенные окна все также вызывали мысль о домашнем уюте и тепле от горящего камина; все было, как прежде, однако трон Зимы шатался, и каждый легкий ветерок приносил вести о сдаче дальних крепостей на озерах и северных склонах холмов. Уж больше не царствовать Зиме на этих улицах, а ведь некогда город, искрившийся белизной, приветствовал ее как победительницу, и она вступила в него в венце из сверкающих сосулек, с величественной свитой гарцующих ветров, теперь же она сидела здесь, на углу улицы с маленьким ветром, подобно старой слепой нищенке с голодным псом. И когда к такой старой слепой нищенке приближается смерть, чуткое ухо незрячей еще издали слышит ее поступь, так и сейчас, из расположенного поблизости сада до Зимы внезапно донесся звук шагов Весны, идущей по расцветшим маргариткам. А приближающаяся Весна смотрела на съежившуюся жалкую Зиму.