Время Икс
Шрифт:
— Потише, Дмитрий Сергеевич! Тут кругом уши!.. Сейчас ни на кого поло-житься-то нельзя! А у Листратова передача информации четко поставлена!.. Моз-гов у него, честно говоря, не ахти, но гонору!.. Тем не менее — первый кандидат на должность начальника управления. А Аксенова, глядишь, со дня на день уберут! Недовольны им наверху…
Бердышев кивнул. Судя по разговорам в Минске, над головой начальника Мо-гилевского управления действительно сгущались тучи…
— Да ты тоже, я смотрю, не особо процветаешь! — заметил Дашевский после то-го, как они выпили по второй. — И это при всем
Майор закусил коньяк кружочком колбасы и закурил папиросу.
— Поперли меня из Наркомата, Иван! В августе год будет, как поперли… "Ром-бы", правда, вот оставили… — он кивнул на петлицы лежащей на койке гимнастерки, — Впрочем… может оно и к лучшему что из Москвы убрали!.. В Наркомате сам знаешь… такое творится… Занимаюсь, в принципе, тем же, чем и раньше… Вот, ви-дишь, сейчас сюда направили… Интересный случай, хочу тебе сказать!.. Крайне интересный! Просто загадочный! И попотеть нам еще, чувствую, — ох как придет-ся!..
— Ну, и что ты насчет всего этого думаешь? — поинтересовался Дашевский. — Ты у нас и юрист, и технарь в одном лице. Специалист по военно-техническим секре-там… Что это за штука, которую мне с моими хлопцами охранять поручили?
Бердышев снял очки, достал из кармана галифе кусочек замши, и начал нето-ропливо протирать стекла.
— Если б я это знал, Иван!.. Но уже первый день убедил меня в одном: это что-то такое, что выходит за рамки человеческого познания… Нашего нынешнего по-знания…
— А Листратов, между прочим, совсем другого мнения!
— Ты имеешь в виду его теорию об иностранном разведывательном летатель-ном аппарате и пилотах-диверсантах?
— Именно!
Бердышев засмеялся и вновь нацепил очки на нос.
— Вероятность ноль целых и одна десятая процента!.. — категорично заявил он. — Понимаешь, Иван Ильич, то, что мы увидели здесь, невозможно создать в рамках ныне имеющихся технологий. Я во многое согласен поверить, но тот факт, что немцам или англичанам удалось победить земную гравитацию… Невозможно та-кое… Не дано это пока никому — не им, не нам!..
Дашевский сердито засопел, и начал ковырять вилкой в банке с консервами.
— В одном Листратов прав, я надеюсь, — продолжал Дмитрий Сергеевич. — В том, что надо искать пилота… Или пилотов!.. И тогда мы можем узнать многое… Хотя… Хотя может получиться и так, что не удастся узнать ничего!
Комиссар поднял голову.
— Ты это о чем?
— А то, что это устройство может вполне оказаться и не творением рук челове-ческих…
Было уже далеко за полночь, когда они, наконец, расстались. Дашевский, для которого Бердышев был непререкаемым авторитетом в вопросах техники, ушел к себе совершенно сбитый с толку. Что касается Дмитрия Сергеевича, то он начал долгую и безнадежную борьбу с налетевшим в палатку комарьем, тщетно пытаясь заснуть. Однако сон так и не шел, и причина этому была…
Еще днем, в разговоре с Листратовым, он услышал от последнего одну фами-лию… Очень знакомую фамилию! Елена Берестова… Лена… И это именно та Лена, которую он помнил еще ребенком. Дочь Владимира Берестова, его однокашника по гимназии на Васильевском и сокурсника по Петербургскому политехническому институту. Они туда вместе поступали в четырнадцатом, вместе учились два года, вместе уходили на германский фронт в январе далекого шестнадцатого…
Перед глазами четко встала картина двадцатипятилетней давности.
Юго-западный фронт. Лето шестнадцатого года. Войска генерала Брусилова готовятся к своему знаменитому броску за запад, позднее названному "Брусилов-ским прорывом", вошедшему во все учебники истории. Он — молодой двадцатилет-ний прапорщик, во главе пулеметной команды, отплевываясь и проклиная все на свете на неимоверной жаре, тянет свои пулеметы к линии фронта. Впереди — на многие километры в глубину, протянулась линия обороны австрийцев. Десятки, сотни километров окопов и ходов сообщения; бесконечные ряды колючей проволо-ки и зарытые в землю фугасы; сотни огневых точек и опорных пунктов, ощетинив-шихся тысячами орудийных и пулеметных стволов, несущие смерть наступающим.
Раздался треск мотора, и рядом остановился новенький, сияющий свежей тем-но-зеленой краской "Остин". С лязгом отворилась металлическая дверь, и из чрева бронеавтомобиля высунулся перепачканный машинным маслом Берестов, в фураж-ке блином и блестящей кожаной тужурке.
— Тебя подбросить, или как? — осведомился он как бы невзначай, будто они расстались лишь вчера, а не полгода назад на сборном пункте под Киевом.
Именно благодаря Владимиру, а, точнее — его бронедивизиону, и уцелел Бер-дышев несколько дней спустя, когда на обескровленный наступлением гренадер-ский батальон пошел в контратаку резервный полк австрийцев. Густые цепи про-тивника приближались, а патроны были на исходе. И тут где-то сзади раздался треск моторов, и шесть темно-зеленых черепах, зловеще вращая клепаными баш-нями, двинулись на неприятельских солдат, поливая их свинцовым дождем. Контр-атака была отбита…
А потом были сражения первой мировой и гражданской, ранения и госпитали, годы учебы и службы. Судьба вновь их сводила и разлучала вновь, но, тем не ме-нее, и он, и Володька, старались не терять друг друга из виду.
В двадцать третьем году, в Москве, Берестов познакомил его с красивой свет-ловолосой женщиной.
— Это Зоя — моя жена, — сказал он тогда просто и буднично…
Спустя полтора года Дмитрий Сергеевич, закончивший к тому времени инсти-тут и уже работающий в ОГПУ, узнал, что у Владимира и Зои родилась дочь, кото-рую назвали Леной…
Последний раз они встречались в тридцать девятом, в Москве, незадолго до халхингольских событий. Выезжали на природу, веселились, жарили на костре ароматный шашлык. Четырнадцатилетняя Лена ни на шаг не отходила от Бердыше-ва.
— Жениться тебе надо, старый черт! — смеялся Берестов. — Сколько можно би-рюком ходить!
— На пятом-то десятке! — отшучивался Дмитрий Сергеевич. — Какая теперь же-нитьба, на пенсию скоро пора!..
А за три недели до наступления нового — 1940 года, он узнал об аресте ком-брига Берестова из скупых служебных сводок… Единственное, что он смог тогда сделать, — это приложить все усилия к тому, чтобы дочь и жену старого товарища оставили в покое. Что, впрочем, ему потом и припомнили…