Время любить

Козлов Вильям Федорович

– Разве меня за стол позовут! – вздохнул Миша, кивнув на крыльцо, где курили мужчины. – Родственники называются! Кто я? Рабочая косточка, вон у меня какие руки… – Он выставил перед собой огрубевшие, все в трещинах ладони. – А они интеллигенты! Ничего, я еще тоже свое последнее слово не сказал… Обо мне еще многие услышат…

Все знали, что Миша пишет какие-то стихи, но вслух он их никому не читал.

Нина пошла в дом, а немного погодя вышла, что-то пряча под наброшенной на плечи вязаной кофтой. Миша проворно вскочил с травы, мигнул, мол, зайдем за колодец, там ему Нина отдала бутылку вермута и кусок красной рыбы с хлебом.

– Как нищему подают христа ради на паперти, – пробурчал он, проходя к калитке мимо женщин.

– Наглец! – сказала Надя, провожая его сердитым взглядом. – Никогда ничем не бывает довольный. А пусти его в дом – так всем со своей мерзкой ухмылочкой наговорит

гадостей!

– Родственник он нам как-никак, – ответила Нина.

– От таких родственников лучше держаться подальше…

– Какой есть, такой уж и есть, – вздохнула Нина.

– Вспомни про его деда, Леньку Супроновича, – взглянула на сестру Надя. – Фашист! Родного отца не пощадил и чуть брата не повесил.

– Ну, Миши-то тогда и на белом свете не было, – добродушно заметила Нина.

– Противный он, – сказала Надя и, стряхнув с платья рыбью чешую, встала и пошла в дом. У крыльца обернулась. – А ты у нас добренькая, Нина, тебе гадости делают, а ты по головке гладишь!

– Он ведь правду сказал… – ответила Нина, сообразив, что имела в виду сестра, однако по полному лицу ее скользнула тень.

* * *

– Ну как тебе моя Андреевка? – спросил Андрей, шагая по узкой песчаной тропинке вдоль путей. Он даже не отдал себе отчета в том, что назвал поселок «моя Андреевка».

– Тихо здесь и немного печально, – ответила Мария, покусывая зеленый стебелек.

– Печально? – удивился Андрей. – Скорее – торжественно.

– Я завидую: вы все такие дружные, каждый год тут собираетесь вместе, а я почти не знаю своих родственников. Приезжают откуда-то, ночуют у нас, набивают сумки и чемоданы покупками и уезжают. Не все имена даже помню. А мы к ним вообще не ездим. У нас дача в Репине.

Рельсы серебристо блестели впереди, фонарь светофора просвечивал насквозь, и не понять было, какого он цвета. Над лесом плыли облака, солнце клонилось к закату, окрест колыхалась прозрачная предвечерняя тишина. С зеленых низин по обе стороны откоса плыли запахи цветущих трав, из бора доносилось приглушенное кукование кукушки. Нет-нет в промежутках вскрикивала птица. Голос у нее звучный, басистый. «Бум-там! Бум-там!» – возвещала птица. Иногда из-под ног выскакивал маленький камень и звонко цокал по рельсу. И этот тонкий мелодичный звон будил в душе Андрея далекие воспоминания о том, как он здесь зимой чуть не заблудился в бору. Его там в сумерках разыскали Лариса Абросимова и Иван Александров, ее дружок… Интересно, поженились они или нет? Вряд ли, Лариса, говорят, уехала в Москву, к отцу… Они ведь тоже нынче должны были приехать в Андреевку, но почему-то не приехали. Павел Дмитриевич стал большим человеком – заместителем министра народного образования республики. С отцом они часто встречаются, когда тот ездит в Москву. Зимой Павел Дмитриевич приезжал в Ленинград, ночевал у них. Кажется, тогда он говорил, что Лариса закончила МГУ и вышла замуж… А вот за кого – Андрей постеснялся спросить. В Андреевке он после возвращения из армии не был, так что никаких местных новостей не знает.

Народу в доме собралось много – приехали из самых разных городов России. У всех свои новости. Мельком видел старика Семена Яковлевича, он пришел с палочкой. Лысый, лишь на висках седые клочки, а говорили, у него в молодости была пышная шевелюра. А тетя Варя пережила своих младших сестер – Тоню и Алену. Сначала умерла от сердечной недостаточности жена Дерюгина – Алена Андреевна, а через несколько лет бабушка Андрея – Антонина Андреевна. Андрей на похоронах не был. И бабушка и тетя в его воспоминаниях представали живыми, заботливыми. Для себя он сделал вывод, что так оно, пожалуй, и лучше – помнить близких людей не в гробу, а живыми, веселыми. И старался на похоронах не бывать, хотя и понимал, что это не по-родственному. Близко со смертью ему еще не приходилось соприкасаться в своей жизни. И вот авария на шоссе. Жив ли будет этот автомобилист? Они с Марией довезли его до ближайшей больницы, потом Андрей объяснялся с инспектором ГАИ…

– Я все думаю о том человеке… – сказала Мария. – Как ты думаешь, выживет ли он?

– Выкарабкается, – ответил он. – Врач сказал, что раны опасные, но жить будет.

– У чего такое белое лицо было, – вспоминала Мария. – Вот говорят – в лице ни кровинки… Я думала, это фраза, а на самом деле так бывает… Его жене сообщили?

– Если он женат…

– Все нормальные люди бывают женаты, – очень серьезно произнесла девушка.

– А мы с тобой нормальные? – с улыбкой посмотрел на нее Андрей.

– Ты на что намекаешь? – помолчав, спросила она.

– Мы ведь еще не женаты…

– Андрей, уж не скрываешь ли ты от меня – человек

этот умер?

– Жив, жив он, – убежденно сказал Андрей.

Он и сам не мог понять, почему не рассказал Марии про то, что отдал двести граммов своей крови неизвестному автомобилисту. Потребовалось срочное переливание крови, и в маленькой поселковой больнице не оказалось нужной группы, а у Андрея как раз такая в паспорте записана. Отдала свою кровь и медсестра. Врач порекомендовал ему после переливания крови не ехать в этот день на грузовике, но разве мог он пропустить семейное торжество в Андреевке? Да и грузовик ждали в Климове…

– Ты что-то от меня скрываешь? – пытливо заглядывала ему в глаза Мария.

– Пока у меня нет от тебя никаких тайн, – улыбнулся он, решив попозже все же рассказать ей о случае в сельской больнице.

– Хорошо, чтобы у нас никогда не было тайн друг от друга, – вздохнула девушка.

– Аминь, – обнял ее за плечи Андрей.

За светофором они повернули и пошли обратно в поселок. Кукушка замолчала, зато над головами засновали ласточки, а выше над ними носились стрижи. От деревьев на откосы упали длинные неровные тени, пчелы перелетали через насыпь, спеша в ульи с последним взятком. Бесшумно мельтешили в солнечных лучах большие сиреневые стрекозы. Мария с наслаждением вдыхала чистый лесной воздух, светлые глаза ее были такого же цвета, как вода в Лысухе, на губах – задумчивая улыбка. Андрей сбоку смотрел на нее и тоже улыбался: девушка нравилась ему, только поэтому он и решился взять ее с собой в Андреевку. Он знал, что отец ничего не скажет, – Вадима Федоровича вряд ли чем удивишь, а вот Дерюгин и Федор Федорович – овдовев, они вдвоем теперь жили каждое лето в доме – обязательно привяжутся: кто она и откуда? В доме и так не повернуться… Андрей первым делом договорился с Супроновичами, что Мария переночует у них. Ей отвели маленькую комнату наверху, но Мария попросилась на душистый сеновал…

У Марии овальное лицо с маленьким пухлым ртом, длинные черные ресницы, которые не нужно удлинять, белая высокая шея. Пожалуй, самое красивое в ней – это глаза. Огромные, очень выразительные, чистые. Человек с такими глазами не может солгать, обмануть. Не очень-то уж большой был у Андрея Абросимова жизненный опыт в его двадцать четыре года, но в Марии он почему-то был уверен, как в себе самом. Встретились они в университете на литературном вечере, где Андрей читал свои стихи. Он еще со сцены заметил глазастую девушку с длинными каштановыми волосами. Так часто бывает, когда выступаешь с трибуны, – выберешь кого-нибудь в зале и смотришь только на него. Андрей смотрел на девушку, а она на него… Потом, когда они ближе познакомились, оказалось, что она тоже сочиняет стихи, только стесняется их читать перед другими. Андрею она их почитала. Он честно высказал ей свое мнение: стихи слабые, подражательные – что-то от Марины Цветаевой и что-то от Анны Ахматовой. Тут, он думал, и закончится их знакомство, но девушка мужественно восприняла критику. Он ожидал, что уж сейчас-то она, в свою очередь, на него обрушится, но Мария сказала, что читала стихи Андрея в газете «Смена», в университетской многотиражке – они ей очень нравятся. В тот самый вечер Андрей еще раз огорошил Марию, заявив ей, что больше никогда писать стихи не будет. Поэтов в стране пруд пруди, все пишут грамотно, но почему-то книги некоторых кипами лежат на полках в книжных магазинах и их не покупают. А он, Андрей, не хочет множить ряды средних поэтов, уж лучше всерьез займется журналистикой и прозой… К тому времени у него были написаны шесть рассказов. Два он опубликовал, еще будучи в армии: один – в журнале «Пограничник», второй – в «Сельской молодежи», хотя рассказ был о городе. Восемь журналов завернули рукописи обратно, а вот два напечатали… И никто из знакомых даже не подозревал, что автор – Андрей. Сейчас ему и самому себе трудно объяснить, почему он взял фамилию прадеда – Абросимов. Только ли потому, что с детства восхищался его силой, подвигом? Потому что из книги отца по-настоящему узнал о своем прадеде? Или потому, что подсознательна чувствовал – и сам будет писать и печататься, а подписываться фамилией Казаков показалось неудобно: все сразу сообразят, что он сын известного писателя Вадима Казакова…

– … Ты меня слышишь? – дошли до него слова Марии. Ее голос журчал рядом, будто лесной хрустальный ручеек. Это только здесь, в Андреевке, воспоминания так обступают его, что даже не понял, о чем Мария толкует!..

– Я не слышу тебя, – с улыбкой признался он. – Прости.

– Я спросила тебя, почему ты Абросимов, а твой родной отец – Казаков.

Значит, все-таки уловил смысл ее вопроса… Только ответил не ей, а себе самому…

– Два писателя с одинаковой фамилией…

– Ты собираешься стать писателем?