Время меча
Шрифт:
Архитектура города напоминала средневосточную, но была при этом проще и грубее — то же тяготение к аркам и сводам, но без декоративных элементов; в то же время дома, избавленные от необходимости тесниться в границах городской стены, располагались свободнее, и улицы были, как правило, достаточно широкими. Народу на улицах было не слишком много; основную одежду мужчин составлял стеганый халат и облегающие штаны, на голове — небольшая угловатая узорчатая шапочка или островерхая войлочная шляпа. Женщины носили строгие коричневые или черные платья и шаровары; большинство покрывало голову платком или, на мужской манер, шапкой, но у молодых девушек единственным головным убором были их собственные косички, число которых могло достигать пары десятков. Периодически местные жители одаривали Элину любопытными взглядами, но нельзя сказать, чтобы на нее пялились
Пару раз мимо проезжали конные воины, похожие на тех, что сопровождали ханское посольство, но, конечно, выглядевшие далеко не так шикарно; они тоже внимательно косились на Элину, но, ничего не говоря, ехали дальше. Один раз навстречу графине попался худой жилистый раб в железном ошейнике; шаркая разношенными туфлями без задников на босу ногу, он нес на плече здоровенный окорок. Он принадлежал к восточной расе, и Элина не пыталась с ним заговорить. В этой части города мало у кого были собственные рабы; в более зажиточных районах такие встречи случались бы чаще.
Наконец мальчишка привел Элину к местному постоялому двору — это был длинный приземистый барак, выстроенный по трем сторонам квадрата. Во дворе у коновязи стояло несколько лошадей и один двугорбый длинношерстый верблюд, заметно отличавшийся от своих средневосточных одногорбых собратьев. Над кучей лошадиного навоза кружились мухи.
Мальчишка уверенно направился к левому крылу здания, но, вместо того, чтобы войти в завешенную грязной циновкой дверь, остановился и принялся выкрикивать какую-то фразу не то на местном, не то на ином неизвестном Элине языке. Графиня стояла неподалеку от него, чувствуя себя довольно глупо и положив на всякий случай руку на рукоять меча. В нескольких окнах показались любопытствующие лица, но, не обнаружив ничего интересного, снова скрылись. Но, наконец, пару минут спустя чья-то рука откинула циновку, и во двор вышел Эйрих собственной персоной. Элина на радостях едва не заключила его в объятия, но вместо этого, конечно, ограничилась рукопожатием. Эйрих бросил мальчишке монету, тот поймал ее на лету и убежал прочь.
— Йолленгел? — спросила графиня.
— Со мной. Редрих?
Она коротко рассказала, что произошло.
— Ну что ж, хорошо уже то, что на его месте не оказались вы, — резюмировал Эйрих. — Идемте внутрь. Апартаменты самые дешевые, но все лучше, чем ночевать на помойке.
— Откуда у вас деньги? — поинтересовалась Элина, ныряя вслед за ним с залитой весенним солнцем улицы в душный мрак коридора.
— От продажи лошади, разумеется, — ответил Эйрих.
Они оказались в небольшой комнате, вся меблировка которой состояла из матов на земляном полу. На одном из матов, поджав ноги, спал Йолленгел.
— Беда мне с ним, — заметил Эйрих. — После того, как я его откопал, он, наверное, целый день был в ступоре. И даже сейчас еще до конца не отошел, дрыхнет целыми днями.
Элина уселась на корточки, снова ежась и потирая плечи. Она никак не могла согреться. Эйрих протянул ей пиалу с горячим питьем, от которого резко пахло горькими степными травами. Графиня отхлебнула и поморщилась.
— Привыкайте, тургунайский чай полезен, даже если приготовлен в такой дыре, как эта… Лошадь Йолленгела я так и не нашел, пришлось ехать вдвоем на моей… Удивительно, что после такого путешествия я еще смог выручить за нее какие-то деньги. Когда мы въехали в город — он, кстати, называется Дзэбэх — то, должно быть, представляли собой колоритное зрелище. Во всяком случае, уличные мальчишки нами живо заинтересовались. Ну я и выяснил у них дорогу до дешевой гостиницы, а заодно пообещал заплатить тому, кто приведет ко мне молодых людей одной со мной расы, недавно прибывших в город…
— Вы и тургунайский язык знаете? — вяло поинтересовалась Элина без особого удивления.
— Нет, но я знаю его источники — язык приомолских степей и основной язык Среднего Востока. Собственно, нынешнее Тургунайское ханство образовалось в результате похода тех же кочевых племен, из которых происходит и Курибай — но предки степняков Курибая двинулись на запад, расселившись в низовьях Омолы и на прихурлуцких землях, попутно подчинив местные племена и уничтожив некоторое количество старинных городов южных народов белой расы, а предки тургунайцев — кочевники-тагаи — направились, наоборот, на восток, завоевывая средневосточные княжества к северу от Агабеи и Таграта. Самым крупным из государств средневосточной культурной традиции
— хотя уже с заметным влиянием Дальнего Востока — на их пути стало Ургунское царство, на территории которого мы и находимся. Ургунцы, как это обычно бывает, несмотря на больший уровень цивилизации, не смогли отразить дикий натиск степных варваров — однако предводитель тагаев, хан Кагарлыз, оказался не только умелым полководцем, но и умным политиком. Он видел перед собой процветающую страну и не хотел превращать ее в разграбленную пустыню, а ее жителей — в рабов, всегда готовых к бунту против завоевателей. Он хотел видеть ургунцев не рабами, а союзниками, и даже сам сочетался законным браком с дочерью последнего ургунского императора. Кстати, для этого ему пришлось перевести уже имевшихся у него трех тагайских жен в статус наложниц, ибо ургунские законы не допускали полигамии — что вообще-то необычно для средневосточных стран. Понятно, что знатные тагайские семейства, к которым принадлежали жены, были от этого не в восторге, и неудивительно, что уже через полтора года ургунская принцесса умерла при загадочных обстоятельствах — успев, однако, родить Кагарлызу сына. К тому же с легкой руки хана обычай жениться на знатных ургунках вошел в моду и среди его приближенных. Надо полагать, девушки были не в восторге — для них с их аристократической спесью было сомнительной честью стать женой какого-то варвара, но, в конце концов, это было лучше, чем стать его же рабыней. Без грабежей и захвата рабов, равно как и без восстаний, конечно, тоже поначалу не обошлось, но в целом процесс ассимиляции пошел вполне успешно, и уже где-то через два столетия победители и побежденные представляли собой единый народ — тургунайцев, причудливо сочетавший оседлую и кочевую культуру. Сын Кагарлыза и ургунской принцессы, Салымбек, продолжил завоевания отца и двинул войско тагаев — в которое входили уже и ургунские отряды — дальше на восток. Войско обогнуло с севера Бхиланайские горы и вторглось в империю Цань — слишком большую, чтобы покорить ее целиком, но изрядный кусок тургунайцы все же оттяпали. Часть захваченных земель, впрочем, впоследствии снова вернулась цаньцам, которые, в силу своей многочисленности, попросту растворили в себе завоевателей; не было даже войны, просто очередной хан махнул рукой на слишком дальние провинции, удержание которых приносило больше хлопот, чем доходов.
— Слушайте, Эйрих, откуда вы все это знаете? На Западе год назад и слово-то такое — Тургунай — мало кто слышал.
— Мир не исчерпывается Западом, как вы уже имели возможность убедиться.
Элина недовольно скривилась — она терпеть не могла, когда от нее что-то скрывали, но уже знала, что упрашивать Эйриха бесполезно — и задала более насущный вопрос:
— Вы не знаете, караван работорговцев уже прибыл в город?
— Пока не знаю; думаю, что нет, иначе мальчишки мне бы сообщили — я ведь не сказал им, в каком качестве должны прибыть белые молодые люди. Но я сегодня же выясню точно. Нет ничего странного, если вы их обогнали — закованные невольники идут медленно. Ваше счастье, что ваши пути не пересеклись еще раз.
Элина стащила сапоги, отстегнула меч и откинулась на мат.
— Что-то я сегодня не выспался, — виновато сообщила она.
— Отдыхайте, — кивнул Эйрих. — Ночью ваш организм не столько восстанавливал силы, сколько тратил их на борьбу с холодом. Вообще-то на будущее избегайте таких ночевок. Вы могли замерзнуть насмерть.
— Весной? — удивилась Элина.
— Такое случается даже и летом в холодные ночи, — наставительно изрек Эйрих.
Элина действительно вскоре уснула, зато проснулся Йолленгел. Он хотел было выразить бурную радость, завидев живую Элину, но Эйрих приложил палец к губам, а затем осведомился, можно ли оставить графиню на попечение эльфа. Йолленгел ответил, что он-де давно уже в порядке, а потому, мол, вопрос совершенно излишний. Эйрих не был в этом полностью уверен, но все же согласился и отправился в город.
Вернулся он часов через пять, имея встрепанный вид и запыленную одежду. Элина все еще спала. Эйрих неодобрительно прислушался к ее дыханию, а затем потрогал ее лоб. Его подозрения подтвердились — у девушки был жар. Она замычала во сне, но не открыла глаз.
Эйрих без лишних церемоний расстегнул ее рубашку и приложил ухо к груди; затем перевернул больную на живот и послушал со спины. Кажется, худших опасностей все же удалось избежать. Просто сильная простуда, вероятно, отягощенная испытаниями последних дней.