Время меча
Шрифт:
За те несколько секунд, что враги молча смотрели друг на друга, король, как ему казалось, нашел верный тон. Поначалу он собирался произнести поздравление подчеркнуто сухо и официально, но — это слишком напомнило бы слова, обращенные маршалом к Элине, и тем уравняло бы девчонку — хотя и слишком дерзкую, однако общую любимицу во дворце и гордость графа Айзендорга
— с отпрыском преступного рода, изгнанником, самим своим появлением в Роллендале нанесшим оскорбление короне. Поэтому Анрих произнес поздравительные слова откровенно насмешливым тоном, словно Редрих не победил в честной борьбе, а публично опозорился, и гневные выкрики были притворными, а теперь,
Урмаранд выслушал это, по-прежнему не меняя выражение лица, и лишь один раз губы его дернулись. Настал черед вручения призов — золотого медальона, меча с драгоценным камнем на рукояти и кошеля с монетами. Когда король протягивал кошель, тесемки его были развязаны; к тому же Анрих разжал пальцы за мгновение до того, как Редрих принял приз. Монеты посыпались на арену; в руках молодого герцога остался пустой кошель. Зрители радостно загоготали и приготовились смотреть, как Редрих будет ползать в пыли перед королевской ложей, подбирая деньги.
Но молодой человек не доставил им такого удовольствия. Он швырнул кошель на землю, повернулся, и, по-прежнему сжимая в руке рукоять призового меча с алым рубином, зашагал прочь.
В этот момент Элина сделала шаг по направлению к нему.
— Герцог!
Урмаранд обернулся, готовый к новому оскорблению. Трибуны замерли, ожидая, какой укол припасла для врага острая на язык дочь Айзендорга.
— Я хочу поздравить вас с победой. Вы полностью заслужили ее, — сказала девушка, и ни тени насмешки не было в ее словах.
Каменная маска лица Редриха наконец расслабилась. Он улыбнулся.
— Благодарю вас, графиня, и позвольте выразить вам признательность за прекрасно проведенный бой. Вы были достойным соперником.
Он отсалютовал ей мечом. Элина ответила тем же. На трибунах стояла тишина.
Элина нагнала отца на аллее, ведущей к дому Айзендоргов. Граф не стал ждать ее после турнира — может быть, не хотел, чтобы посторонние были свидетелями их разговора, а может, выражал свое неудовольствие. Элина обогнала его — граф по-прежнему шел своим широким шагом — и заглянула в глаза.
— Ты на меня сердишься, папа?
— Хвастовство не делает чести рыцарю. Берущий громкие псевдонимы скорее смешон, нежели страшен. Обычно больше всех хорохорится тот, кто меньше уверен в себе, и опытный противник знает это.
— Я уже и сама жалею, что назвалась Эрвардом. Но… я не об этом. За это я уже достаточно наказана своим проигрышем.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Впрочем, — граф позволил себе улыбнуться, — сегодня ты вполне могла победить, но тебе достался действительно сложный соперник. У него необычный стиль, ломающий правила. Рыцари так не дерутся. Однако во время моих скитаний мне приходилось встречаться с подобным стилем… Тебе не следовало расслабляться под конец боя. Если бы ты была готова, он бы не смог вырвать меч. Правда, тебе, вероятно, пришлось бы упасть, чтобы удержать его, но лучше упасть с мечом, чем остаться на ногах без него.
— Давай не будем уходить от темы, — решительно произнесла Элина. Я поздравила Урмаранда, когда все готовы были его растерзать. За это ты на меня не сердишься?
Айзендорг, наконец, остановился и положил ей руку на плечо.
— Элина, ты поступила красиво и благородно. Если хочешь знать, ты единственная вела себя достойно среди этой воющей толпы. Каким бы ни было мое отношение к Урмарандам, я воздаю должное мужеству Редриха, который решился приехать сюда и участвовать в турнире, и я считаю низким пытаться принизить честную победу врага. Мне жаль,
— Тем не менее, ты учил меня некоторым из этих приемов.
— Да. Потому что они могут тебе пригодится, как раз в свете того, что я только что сказал.
— А этот, последний, которым он вырвал меч — ты знаешь?
— Должен признаться, я увидел его впервые. Иначе ты бы уже владела им.
Элина закусила губу. Ей непременно хотелось освоить новый эффективный прием.
— Как ты думаешь, Редрих согласился бы показать мне его? В знак благодарности…
— Элина, я уже предостерег тебя относительно Урмарандов.
— Я приняла к сведению. Но нельзя же впадать в обратную крайность и всюду видеть одно коварство.
— К тому же, если он хотя бы вполовину столь же умен, сколь и смел, ты вряд ли его еще увидишь, — продолжал Айзендорг. — Закон охраняет его еще один день после окончания турнира, но на его месте я бы уже покинул Роллендаль. Слишком многие после сегодняшнего жаждут его крови, и закон в таких случаях — не особенно надежная защита.
Элина, казалось, молча приняла это к сведению и принялась обсуждать с отцом другие турнирные поединки, но уже на пороге дома вдруг, словно что-то неожиданно вспомнив, заявила, что ей надо сегодня еще кое с кем повидаться.
— С кем именно, да еще на ночь глядя? — неодобрительно осведомился граф, обычно предоставлявший дочери широкую свободу, но на сей раз почувствовавший подозрения.
— Да не волнуйся, папа! Может, я даже не приду к ужину, но я не собираюсь влипать ни в какую авантюру.
— Элина, я задал тебе конкретный вопрос и жду конкретного ответа.
— Ну… если тебе так важно знать, с Ральтиваном.
У графа, уже заподозрившего, что Элина хочет встретиться с Урмарандом, отлегло от сердца. Он, конечно, не любил Зендергаста и не одобрял контактов дочери со старым магом, но объективно старик был безопасен — чего никак нельзя было сказать о сыне узурпатора. Кроме того, граф знал, что у его дочери нет привычки врать, в особенности ему. Всего этого было достаточно, чтобы успокоиться.
Однако успокоился он преждевременно. Элина не солгала ему и действительно направилась к дому Зендергаста, но это был лишь промежуточный этап ее плана.
Королевский маг жил в небольшом, давно не ремонтированном одноэтажном домике, скрытым, однако, от посторонних глаз высоким каменным забором. Внутри ограды, помимо дома, размещался также сад и огород Зендергаста, где произрастали различные растения, используемые в магическом деле. Злые языки, впрочем, утверждали, что растения эти давно в запустении, и грядки заросли обычными сорняками. Широкой общественности, однако, это не было известно достоверно, ибо Зендергаст любил напускать на себя таинственность — последнее, что осталось от былого величия его профессии — и пускал к себе далеко не всех. Элина, впрочем, входила в число особо допущенных и даже знала секрет, позволявший открыть хитрый запор на воротах.