Время московское
Шрифт:
XI
Ночью подул северо-западный ветер и нагнал с Балтики целое стадо свинцово-серых, брюхатых туч, сплошной мягкой пеленой укутавших костромскую землю. В одну ночь лютый мороз сменился оттепелью. Снег сразу стал рыхлым, ноздреватым, а стены крестьянских изб и стволы деревьев в лесу — черными и влажными. С крыш то и дело съезжали вниз целые пласты снега, ненароком грозя придавить зазевавшегося прохожего.
Воинские игрища в честь Марса Децемврийского, затеянные князем Дмитрием по подсказке Некомата Сурожанина, должны были стать прологом к большому празднику, долженствующему, по мнению Некомата, побудить народ еще сильнее сплотиться вокруг своего князя. После циркового представления великий князь намеревался выставить народу бочки с дармовыми медами и пивом. По всей Костроме и окрестным слободам должны были быть накрыты столы с обильным угощением. К празднику готовились загодя. Как только установились морозы, в государевых вотчинах начали забивать скот и свозить его в столицу. Уже заготовили к празднику не менее пятисот бычков и тысячи свиней, а уж птицы всякой — несчитано.
Немного смущало великого князя то, что праздник приходился аккурат на предрождественский пост. Но Некомат успокаивал, говоря: «Оно и к лучшему, ваше величество. Лучше сразу брать быка за рога. Надо дать понять попам, что вы не нуждаетесь в посредниках, чтобы общаться со своим народом. А уж для общения с Создателем вам тем более посредники не нужны, ибо это вы Исусова рода, а не они. Сейчас самый подходящий момент. Митрополит Алексей помер, надо ставить своего митрополита. Поп Митяй — чем не кандидатура? Нельзя позволить, чтоб митрополита нам из Царьграда навязали. В конце концов, Михаил Тверской ваш холоп, а не вы его. Почему же он шлет вам митрополита? Поставим своего митрополита и веру подправим. Невыгодна вам эта апостольская православная вера, государь. Это церковь и вера подлого люда, простонародья. Вы же потомок богов. Почему вы должны стоять со смердами на одной ступени? Вон на Западе все правители — все холопы ваши, а народ их чтит, как богов. Ордынский царь тоже себя богом объявил. Чем же вы хуже?»
Понимал великий князь, что прав, ох прав Некоматка, да только боялся до дрожи в коленках, до желудочных колик того момента, когда новость сия известна станет преподобному Сергию. Ох, не избежать тогда неприятного разговора. Конечно, у него, у великого князя, сила физическая. Может взять любого и в бараний рог свернуть. Но как вспомнит о нечеловеческих глазищах преподобного, о его взгляде, в самую душу проникающем, самые сокровенные твои мысли и задумки, спрятанные в темные углы и лабиринты, читающем, так сразу не по себе делается. Недаром говорят, что Сергия даже медведи боятся. Да, тяжелый предстоит разговор. Но — неизбежный, ибо не ужиться двум медведям в одной берлоге, так же, как и двум хозяйкам у одной печи. Вот и получается, что прав Некомат. Ныне — самый подходящий момент.
Ристалище для цирка соорудили на широком заливном лугу, за городом. Утоптали снег, обнесли изгородью. С двух сторон соорудили леса с лавками для сидения: одну — для знати, другую — для людишек поплоше: купцов и мастеровых. С третьей стороны был крутой склон, на котором по задумке должен был собраться черный народишко. С четвертой стороны находились ворота, открывающие путь на ристалище. В дальнем углу установили шатры — для гладиаторов и коновязь — для лошадей.
О предстоящем празднике, и гладиаторских состязаниях в частности, объявлялось широко и заранее. Поэтому в назначенный день народ на ристалище собирался с самого утра. Сначала заполнилась трибуна для простонародья и склон холма, а вскоре начали прибывать и бояре с детьми боярскими и дворянами. Последним приехал великий князь в сопровождении своих ближних: Некомата и бояр Боброка, Бренко и Тютчева. С Тютчевым была и красавица-жена. Некомат уселся по правую руку от князя. Слева сидела Ольга Тютчева, исполнявшая сегодня формальные обязанности хозяйки турнира. Именно ей предстояло возложить лавровый венок на голову победителя. Бренко, Боброк и Тютчев сидели сзади. Публика, уже слегка подмерзшая, волновалась и требовала начала представления.
Распорядителем выступал Некомат. Спросив у великого князя разрешения начинать, он поднялся и взмахнул платочком, давая знак трубачам. Трубачи тут же вздели к небу длиннющие рога и затрубили, извлекая из своих инструментов жуткий рев, подобный зову матерого изюбря во время гона.
Из шатров появились гладиаторы, закованные в броню. Взобравшись на своих коней, они выстроились друг за другом, составив целую процессию. Перед каждым гладиатором шел оруженосец со штандартом, на котором был изображен родовой герб этого гладиатора. Оруженосцы были наряжены в разноцветные одежды, соответствующие цветам их господ. Процессия, приветствуемая зрителями, обошла кругом все ристалище, после чего гладиаторы спешились и разошлись по своим шатрам. Трубачи протрубили вновь, Некомат объявил первую пару сражающихся, глашатаи, равномерно расставленные вдоль всего ограждения, криками, один за другим, известили о том всех зрителей.
Простонародью забава понравилась, трибуны возбужденно гудели. Гладиаторы сражались один на один, пара на пару и даже пяток на пяток. Сражались и конными, и пешими. Ревели трубы, звенели мечи и боевые топоры, трещали разбиваемые щиты и сломанные копья. Бились не до смерти, а до первой крови или до тех пор, пока один из бойцов не попросит пощады. У публики уже появились любимцы, и их повторное появление на ристалище она встречала громовым ревом.
Великий князь, глядя на происходящее, думал о том, что Некомат вновь (уже в который раз!) оказался прав. Народу забава понравилась, хотя с воинской точки зрения в ней не было никакой пользы, скорее даже — вред, ибо боец, думающий о красоте своих действий — плохой боец. В настоящем бою, на настоящей войне он не жилец. Всего Некомат привез сорок гладиаторов, не считая оруженосцев, в основном из Англии, но были среди них и немцы, и франки, и брабантцы, и даже один венгр. «Хлеба и зрелищ, — не уставая, твердил великому князю Некомат. — Если ваш народ будет регулярно иметь бесплатные развлечения, благодаря попечительству вашего величества (а что может быть лучше гладиаторских боев?), и раза три-четыре в год бесплатное угощение, то он будет вас так обожать, что вам никакая Орда не страшна. По первому же зову под ваши знамена встанет двести, триста, нет, пятьсот тысяч человек. Вам только придется обеспечить их хоть каким-нибудь элементарным оружием и командирами. А с командирами как раз беда. Большинство ваших бояр и дворян либо выходцы из Орды, либо связаны с ней кровными узами. А вам нужны люди верные, как псы. Люди, которые будут обязаны вам всем, что они имеют».
Вот эту-то задачу и призваны решить привезенные Некоматом гладиаторы. Каждый из них получит поместье на личных землях великого князя, становясь таким образом его прямым холопом. А года через два-три, буде все пойдет нормально, можно и оруженосцам поместьица выделить. Это еще с полсотни верных людей. Каждый из них должен будет навербовать, вооружить, обучить и содержать не менее двадцати бойцов. А смогут более — пожалуйста. Хоть триста, хоть пятьсот. Вот вам и готовые командиры, да еще с собственными дружинами, которые станут ядром вновь формируемых подразделений. А строптивых, заносчивых бояр… Куда — в ссылку, на плаху? — там будет видно. «Да, Некомат — голова, — подумал великий князь. — Это ж надо такое придумать… И войско огромное не надо содержать, и в то же время щелкнул пальцами — и у тебя под окном уже стоит войско в несколько сот тысяч человек. И главное, что это войско будет послушно лишь одному человеку. Мне. Всех удельных князей — к ногтю, всех бояр — к ногтю. Никто мне не нужен. Буду единственный господин всея Руси, а следовательно, и всего мира. — Великий князь мечтательно улыбнулся. — Лучше Некомата никто цены деньгам не знает. Как сэкономить рубль да как из него два сделать, он умеет лучше всех. Именно деньги правят миром, а не грубая сила. Наверное, сам Бог послал мне такого советчика».
Турнир продолжался уже несколько часов. Великий князь слегка замерз, проголодался, да и от доброй чарки не отказался бы. Возня, происходящая на ристалище, несколько утомила его. Он чуть склонился в сторону Некомата:
— Долго еще?
— Последний бой, ваше величество, — с почтением ответил Некомат. — Обратите ваше внимание на рыцаря с розовым плюмажем на шлеме. Он будет победителем. Барон Монморанси. Весьма доблестный воин. Отличный воевода из него получится.
— Монмо… Кто?
— Монморанси.
В этот момент бойцы вновь скрестили мечи в могучем ударе, от чего клинки разлетелись и у того, и у другого. Гладиаторы схватились за боевые топоры. «Оружие у них дрянь, надо будет их нашим вооружить, — подумал великий князь. — И тут же из какого-то темного уголка сознания выскользнула мерзкая мыслишка: ведь сегодня какая-нибудь сволочь обязательно донесет Сергию». Настроение у великого князя мгновенно испортилось.
Боец с розовым плюмажем наседал. Он уже выбил щит из рук противника. Тот, беспорядочно и неловко отражая удары, отступал. Наконец, сделав неверный шаг, упал на спину. Противник занес топор для решающего удара. Публика в восторге заревела: «Бей!» Поверженный заколотил рукой по земле, подавая знак: «Сдаюсь».
Некомат встал и, подняв обе руки, призвал публику к тишине.
— Победил барон Монморанси! — объявил он, дождавшись относительной тишины. — Но прежде чем на голову победителя будет возложен лавровый венок, в согласии с древней традицией турниров великий князь повелел мне спросить вас: нет ли желающего сразиться с победителем?
Глашатаи, повторяя, понесли эту весть дальше, по всем трибунам.
— Некомат, ты же сказал: последний бой, — дернул советника за одежду великий князь. — Хватит, надоело…