Время нас подождёт
Шрифт:
Я вздохнул, огляделся и ахнул.
Серый бетон, крошки штукатурки, пара консервных банок, огромные проёмы окон, из которых видно… Лес. Маленькие деревья, ёлки, которые терялись в белоснежной дали, где только на горизонте мерцали жёлтые и голубые огоньки; громадное, необъятное белое небо… Да таким маленьким и ничтожным я почувствовал себя под этим небом, что мне стало страшно и захотелось вцепиться покрепче в Колькину руку… Дух захватывало от этой высоты и дали, от громадного пространства, которое вдруг распахнулось мне в этой серой комнатке. Колька преспокойно подошёл к противоположному
— А там город, смотри!
Я обернулся, на ватных ногах подошёл к нему и встал рядом.
Дома, огни витрин и фонарей, маленькие, словно игрушечные, автомобили, яркие магазины, крошечные пешеходы… серый асфальт, жёлтые окошки, заснеженные дворики, берёзки… Телевышка, рынок со множеством палаток, школа, от автобусной остановки медленно двинулся автобус… И всё такое маленькое, словно игрушечное, и, в то же время, реальное, и страшно от осознания того, как высоко мы забрались, и ещё — какие мы на крошечные среди всего этого города. Нам кажется, что город маленький, а мы такие сильные, большие, смотрим на него свысока, а на самом-то деле… громадный он этот город, а ещё больше — небо над ним, а мы — крупинки этого города, этого мира.
Вот, слово такое смешное вспомнил… парадокс. Всё наоборот, да?
Белые хлопья опускались на дома так неторопливо и задумчиво, словно переносили частички спокойствия и величия неба…
— Давай свой бинокль! — поторопил меня Колька. Я машинально расстегнул куртку, снял прибор.
— На…
— Ух ты!.. Миха, ты только глянь, это ж надо!.. Вон парень девушку целует… А вон… Олька Щеглова идёт, довольная! Сумкой размахивает, по телефону болтает и смеется! Вот это да, вот это увеличение!
Оля Щеглова — наша одноклассница, отличница и вообще загадочная девица. Занимается в музыкалке, на физкультуре отлично играет в баскетбол и при этом нисколечки не задаётся. Скромная, на переменках молчит, книжку какую-нибудь читает.
— Ну, дай, посмотрю!
Я забрал у Мишки бинокль и стал рассматривать.
И вправду здорово! Так близко, что кажется — руку протяни и дотронешься! Точно Олька, её шапка полосатая, с бомбончиками. Ой, остановилась возле магазина одежды, заходит… Надо будет завтра у неё спросить — зачем она туда заходила? — вот удивится!.. По тротуару прогуливается семейная пара с большой красной коляской, и я даже увидел, как малыш улыбается, показывая ручкой на дорогу! А на остановке, активно жестикулируя, что-то горячо обсуждали три бабушки и дедушка в очках и пушистой шапке, и сидели на лавочке три парня — один давал другому прикурить, а третий был лысый, без головного убора…
Я вздрогнул и опустил бинокль.
Лысым парнем был Перец.
Глава 25.
От себя не убежишь.
Обратно мы спускались молча.
Я шёл по ступеням и вспоминал, как несмотря на отчаянное желание спрятаться в глубине комнаты, я снова поднял бинокль, продолжая рассматривать тех парней… Да, это был Перец, он даже поднял лицо на башню, и я, «встретившись» с его взглядом, машинально шагнул назад. После этого мне уже не хотелось смотреть в бинокль и спускаться вниз — тоже, а Наташе я позвонить и вовсе позабыл, всё думая… как же? Это он… он здесь, зачем? Как мне не хотелось с ним встречаться!
— Мих, ты чего такой? — спросил Коля.
— Ничего. Потом скажу.
— Давай говори сейчас! — Коля упёрся в меня серыми глазами — тревожными и твёрдыми: он не уйдет, пока я ему не расскажу. Умел он так смотреть, что хочется отвести взгляд…
— Давай от окошек отойдем только…
Мы отошли к лестнице.
— Ты парней на остановке заметил?
— Нет.
— Посмотри, только не подходи близко к проёму. Скажешь, когда уйдут.
— Ты их знаешь?
Я кивнул и прислонился к перилам.
— Колька, лучше от них держаться подальше. Загрызут.
Коля, не опуская бинокля, отозвался:
— Из детдома?
— Ну… У них компания такая… Они со взрослыми парнями связаны, большими, а мелких заставляют на себя работать. Воровать, деньги приносить. А не принесешь — всё, хана тебе!
— Так уж и «хана»! — воскликнул Коля и, опустив бинокль, посмотрел мне в глаза. — Мих, думаешь, на них управы не найдётся?.. Всё, они в маршрутку сели, уехали.
Я про себя выдохнул. А Кольке сказал.
— Какая на них управа? Они так работают, что следов не найдешь, воспитатели их боятся! Коль, какая на них управа?! Если они рассказывали, как нападали на взрослых людей… Среди них есть те, кто уже сидел… Что с ними сделаешь, что?!
Это я крикнул уже от отчаяния. От боли, от внезапной тревоги, от страха потерять свою новую семью, от того, что нет рядом Юрки… Он ведь не знает, я не рассказывал ему!
— Они точно ушли?
Колька кивнул. И бесцветно сказал, тихо как-то и в то же время жёстко.
— Миш, не всё в этом мире меряется силой. И на старуху бывает проруха. И на бандитов… А ты рассказывал кому-нибудь про них? Ты же говорил, что какой-то знакомый у тебя в полиции работал.
— Не у меня, а у Юры! Не рассказывал я ему.
— Почему?
— Страшно.
— Ну и дурень! — выдохнул Коля. — Ладно, ты не бойся. Что-нибудь придумаем…
Обратно мы шли молча.
Купили картошки и разошлись по домам.
Как же хорошо дома! Светлая прихожая, белые обои с ромашками, вязаные салфеточки на тумбочке. Кот, как только я пришёл, стал тереться об меня и подлизываться, Екатерина Николаевна встретила, взяла у меня куртку. Я успокоился немножко, плюхнулся на пуфик, стал снимать ботинки, размышляя о том, что вот, вернулся ты домой, и что бы там, снаружи, не происходило — здесь, будто в крепости…
И тут я увидел Наташу.
Обычно глаза у неё голубые-голубые, чистые, как вода в том озере, которое однажды мне приснилось. Они всегда добрые, эти глаза, весёлые, совсем девчоночьи, и лучится из них какой-то невидимый свет. А сейчас они были серыми, усталыми, и такими грустными, будто что-то случилось, я бы сказал — испуганными, точно она была со мной в башне… В общем, стыдно стало мне, когда я эти глаза увидел, так неловко, что заполыхали уши, а внутри всё скомкалось, и я опустил глаза…