Время-не-ждет
Шрифт:
Но Харниш не дал ему договорить. Он слишком много на своем веку играл в покер, чтобы пренебречь психологическим фактором; в этой последней сдаче он хотел сам довести игру до конца и поэтому перебил Даусета.
— Кстати о партнерах, — сказал он. — Мне вдруг вспомнилась одна партия в покер. Дело было в Рено, штат Невада. Ну, не скажу, чтобы игра велась очень честно. Игроки — все шулера, как на подбор. Но был там один козлик безрогий — в тех краях так называют новичков. Вот он стоит за спиной сдающего и видит, что тот снизу колоды сдает себе четыре туза. Новичок возмущается.
— Послушайте, — шепчет он, — я видел, как он сдал себе четыре туза.
— Ну, и что ж из этого? — спрашивает игрок.
— Я подумал, что надо сказать вам, — отвечает тот. — Вы что, не понимаете? Он сдал самому себе четыре туза, я своими глазами видел.
— Знаешь что, любезный, ступай-ка отсюда. Ничего ты в покере не понимаешь. Сдача-то его, верно?
Смех, которым был встречен анекдот, прозвучал натянуто и невесело, но Харниш словно и не заметил этого.
— По-видимому, ваш анекдот имеет особый смысл? — в упор спросил Даусет.
Харниш с невинным видом посмотрел на него и, не отвечая, опять обратился к Натаниэлу Леттону.
— Валяйте, выкладывайте, — все так же добродушно сказал он. — Назовите примерную сумму. Ведь я уже говорил вам, что миллионом больше или меньше — это неважно. При таком-то выигрыше!
Решительное поведение Даусета придало Леттону храбрости, и на этот раз он ответил без обиняков:
— Боюсь, мистер Харниш, что вы глубоко заблуждаетесь. Ни о каком дележе барыша и речи быть не может. Я вас очень прошу не горячиться. Мне стоит только нажать эту кнопку…
Но Харниш не только не горячился — напротив, он казался окончательно сраженным. Растерянно озираясь, он достал из кармана спички, зажег одну и только тут заметил, что в зубах нет папиросы. Все три партнера следили за ним, насторожившись, как кошка перед прыжком. Теперь разговор шел начистоту, и они знали, что им предстоит пережить несколько пренеприятных минут.
— Пожалуйста, повторите еще раз, — проговорил Харниш. — Я что-то не пойму. Вы сказали…
Он с мучительной тревогой впился глазами в лицо Леттона.
— Я сказал, что вы заблуждаетесь, мистер Харниш, вот и все. Вы играли на повышение, курс акций упал, и вы понесли большие убытки. Однако ни компания Уорд Вэлли, ни я, ни мои партнеры не брали на себя никаких обязательств по отношению к вам.
Харниш показал на груду чековых книжек и расписок, лежащих на столе.
— За это уплачено десять миллионов двадцать семь тысяч сорок два доллара шестьдесят восемь центов, уплачено наличными. Что же? Здесь это ничего не стоит?
Леттон улыбнулся и пожал плечами.
Харниш посмотрел на Даусета и сказал вполголоса:
— Ваша правда, очевидно, мой анекдот все-таки имел особый смысл. — Он горько рассмеялся. — Сдача была ваша, и вы ловко передернули. Ну что ж, тут и говорить больше не о чем. Тот игрок в покер рассудил правильно: вы сдавали карты, и вы имели полное право сдать себе четыре туза. Так вы и сделали и ободрали меня как липку.
Он оторопело посмотрел на стол, заваленный расписками.
— И вся эта куча не стоит бумаги,
— Эй ты, гроб повапленный, прими руку! — вдруг крикнул он.
Рука Натаниэла Леттона, подползавшая к кнопке звонка на столе, мгновенно остановилась.
— Ну-ка, пересаживайтесь! — скомандовал Харниш. — Садись на тот стул, ты, изъеденная проказой вонючка! Живо! Не то я выкачаю из тебя столько жидкости, что все подумают, будто твой отец пожарный шланг, а мать садовая лейка. А вы, Гугенхаммер, поставьте свой стул рядом. Вы, Даусет, оставайтесь на месте. Теперь слушайте: я вам расскажу кое-что про этот пистолетик. Я зарядил его для крупной дичи, и стреляет он восемь раз подряд. Как начнет палить — не остановишь.
Предварительные разговоры я считаю законченными и поэтому перехожу прямо к делу. Заметьте, я ни слова не сказал о том, как вы со мной поступили. Вы что хотели, то и сделали. Ну и ладно. А теперь мой черед — что захочу, то и сделаю. Вы знаете, кто я? Может, не знаете? Я — Время-не-ждет, не боюсь ни бога, ни черта, ни смерти, ни ада. Вот мои четыре туза. Чем вы можете их побить? Посмотрите на этот живой скелет, на Леттона. Да у него от страха все кости стучат, так он боится умереть. А этот жирный еврей? Вот когда он узнал, что такое страх божий. Весь пожелтел, словно подгнивший лимон. Вы, Даусет, не трус. Вас не проймешь. Это оттого, что вы сильны в арифметике. Вам мои карты не страшны. Вы сидите тут как ни в чем не бывало и подсчитываете. Вам ясно, как дважды два, что я вас обыграл. Вы меня знаете, знаете, что я ничего не боюсь. И вы прикидываете в уме, сколько у вас денег, и отлично понимаете, что из-за этого проигрыша умирать не стоит.
— Рад буду видеть вас на виселице, — ответил Даусет.
— И не надейтесь! Когда дойдет до дела, вы первым будете на очереди. Меня-то повесят, но вы этого не увидите. Вы умрете на месте, а со мной еще суд канителиться будет, понятно? Вы уже сгниете в земле, и могила ваша травой порастет, и не узнаете вы никогда, повесили меня или нет. А я долго буду радоваться, что вы раньше меня отправились на тот свет.
Харниш умолк, и Леттон спросил каким-то не своим, писклявым голосом:
— Не убьете же вы нас, в самом деле?
Харниш покачал головой.
— Себе дороже. Все вы того не стоите. Я предпочитаю получить обратно свои деньги. Да и вы, я думаю, предпочтете вернуть их мне, чем отправиться в мертвецкую.
Наступило долгое молчание.
— Ну так, карты сданы. Теперь вам ходить. Можете подумать, но только имейте в виду: если дверь откроется и кто-нибудь из вас, подлецов, даст знать о том, что здесь происходит, буду стрелять без предупреждения. Ни один из вас не выйдет из этой комнаты, разве только ногами вперед.