Время неместное

Фомальгаут Мария

Семь…

Чихаю. Громко, оглушительно, от души. Цере-и-так-далее смотрит на меня так, будто я нарочно. В памяти голос училки из прекрасного далёка: тебе, Игнашев, лишь бы внимание к себе привлечь, летать бы умел, в окно вылетел… И я, обиженный, бормочу: я не нарочно упал, чего, думаете, так приятно со стула падать?

– Сначала.

Уже и сам понимаю, что сначала. Десять шагов. Десять. Не три, не минус два, не тридцать три и три в периоде. Голову повыше, осаночку держим, руками не размахиваем (вы улететь пытаетесь,

или как?), ноги ровно (миш-ка-ко-со-ла-пый-по-ле-су-и-дёт), не сутулимся, я ни в чём не виноват, не надо делать вид, как у побитой собаки…

Поднимаюсь на пьедестал. Цере-как-его-там сует мне конверт, знаю, что пустой, когда научусь ходить, дадут полный.

– Я… очень благодарен всем, кто меня поддерживал…

…а что, разве были такие…

– …моим коллегам…

…чёрт бы их драл…

– …моим родителям…

…тоже…

– …всем, кто меня знает…

Цере-мастер делает отчаянные знаки, ты не на Радио-универсаль: я хочу передать привет своей девушке и всем, кто меня знает, поставьте для неё песню Ну, что ж ты страшная такая, ты такая страшная…

Запинаюсь о самого себя, роняю сам себя с постамента, осталось самому себе дать в морду…

Это было вчера…

А позавчера…

– Вопросы?

Затравленно оглядываю зал, ну спросите хоть что-нибудь, я же хоро-оший, я же вас спрашивал, когда вы на трибуну выбирались, я даже не смеялся, когда вы выступали…

Тянутся руки.

Во, блин.

– П-пожалуйста.

– А вы уверены, что это был не мираж? – спрашивает старый дед, сто лет в обед.

– Ну… даже если это был мираж, всё равно где-то есть объект, этот мираж породивший.

Кто-то восхищённо фыркает: какой слог… Ну-ну, посмотрим, какой слог у тебя будет, когда тебя на трибуну чёрт вынесет…

– Нет, я имею в виду, что есть такие миражи… в военных целях… чтобы обмануть противника…

– Вы бывший военный?

– Нет… но я же знаю, я же в газетах читал, я же…

Смешки.

– В газетах много чего пишут.

Хохот.

– И вообще, чего ради они этот мираж держат там три месяца?

Чувствую, что победа осталась за мной. Смотрю на руки в зале.

– П-пожалуйста.

– Как, по-вашему, возможен переход от нас… к ним?

– Вы же знаете, что между нами бездна. Бездна войны.

– А… если не через бездну?

– Как? Перелететь, что ли?

Смотрю на неё. Свитерок с какими-то вязаными кошками, светлые волосы собраны в хвост…

– Да… я… думал об этом. На данный момент это невозможно… пока… по крайней мере, пока…

Это было позавчера.

А вот что было завтра.

И послезавтра.

И послепослезавтра…

– Тим, чего как неродные-то? Из грязи в князи, уже загордился, да? Уже

старые друзья все пошли они псу под хвост? Видал, про тебя тут в журнале напечатали, я ещё такой иду себе, никого не трогаю, мимо киоска прохожу, думаю, чё такое… рожа знакомая… потом такой смотрю, ма-ать моя женщина, Тимка наш, ботан хренов, дикошарый… да чего как неродные-то, давай, посидим где-нибудь… или тебе некогда теперь, ты же у нас птица ва-ажная, тебе сейчас в Париж какой-нибудь лететь… на саммит там какой-нибудь… не-е, пра-ально классуха говорила, что мы все дурьи бошки, а Тимка далеко пойдёт…

ШОК!

Нобелевский лауреат Тимофей Игнашев не мог ответить на элементарные вопросы нашего журналиста!

– …ну что мы всё о работе о вашей… давайте о вас поговорим…

– Да что обо мне… про плато-то интереснее…

– Да зрителям и про вас интереснее… вот, например, андроид какой модели вы предпочитаете?

– Ну… как-то не разбираюсь.

– Нет, ну а на данный момент у вас какой?

– М-м-м… да никакого.

– Ну… вы хотя бы представляете, что это такое?

– Да… как-то нет.

– …Тимофей, я стесняюсь спросить, нас-то помянуть как, не судьба было? А то, значит, как работать вместе, так пожа-алуйста, а как лавры делить, так все сливки Тимошечке… чей телескоп-то кокнули? Да знаю я, что расплатились, упомянуть-то коллег нельзя было поимённо? Да не помянуть, а упомянуть… я те помяну… идиотище… хоть бы заехал как-нибудь, а то…

А это было неделю назад.

Что я там хотел говорить…

Всё я там хотел говорить…

Не помню…

Ну да. Как я обнаружил это клятое плато, как я его обнаружил… Не говорить же, как на духу: в чужое время полез… не простят мне полезание в чужое время, даже на то, что пацанёнка спасал, не посмотрят… Присочинил же я какую-то легенду: однажды, во время ночного дежурства…

Нет, не так.

Или там… однажды компьютеры высветили странный объект…

Не то…

Не помню, блин, не помню… а надо что-то говорить, здесь, сейчас, люди собрались, люди ждут, уже пересмеиваются, перешёптываются, перешушукиваются…

– Я… тут одного мальца спасал… он заигрался, туда побежал… за буйки… тьфу, чёрт, за ограждения… на западный Склон… ну вот, я его вытаскивать пошёл… пока туда-сюда… а тут углядел… свет какой-то впереди, я ещё думал, взорвалось, что ли, что-то… а потом смотрю, нет, город… там, впереди… высоко-высоко. Выше нашего.

Только сейчас слышу гробовую тишину. Мёртвую тишину. Эффект разорвавшейся бомбы. Или чего похуже. Чтобы человек вот так, с трибуны, объявлял, что ходил туда, в будущее…

Интересно, меня сразу арестуют, как только с кафедры сойду, или потом…