Время Оно
Шрифт:
— С меня, положим, и четырех не получишь, — сказал Жихарь. — Да и какие у вас реки? У нас бы они ручейками считались. И те, гляжу, все пересохли…
— На ночлег там оставаться тоже не следует, — сказал Возопиил. — Ну да ты не маленький, сам понимаешь. Если не надругаются, то обманут непременно. Вот один мой знакомый купец туда заехал. Всего добра у него было осел да ковер. Ковер, правда, дорогой, впору хотя бы и царю. Купец все деньги, считай, в него вложил. Вассанский ковер, загляденье, золотым
И остановился-то бедолага вроде у знакомого человека. Погостил, собрался дальше в путь. «Где ковер?» — спрашивает у хозяина. А тот ему: «Ковер? Какой ковер? А, тебе, наверное, приснился ковер… Яркий был ковер, говоришь, вассанский? И шнур золотой тебе снился? Это, милый человек, сон хороший, к добру: шнур означает долгую и счастливую жизнь, а многоцветье ковра — цветущий сад, хозяином которого ты вскорости станешь. Бот какой счастливый сон приснился тебе под моим кровом».
Ну, купец и потащил его к здешнему судье. Судья выслушал обе стороны и постановляет:
«Тот, кто оказал тебе столь радушный прием, издавна известен у нас как превосходный толкователь снов, и за толкование, да еще такое благоприятное, ты должен ему уплатить четыре серебреника — это не считая съеденного-выпитого».
Купец видит, что правды не добиться, решил побыстрей унести ноги. Глядит — у осла ухо отрезано. Он опять к судье — надеется хоть сколько-то получить за ущерб. Ну судья и присудил хозяину-гостеприимцу держать осла у себя до тех пор, пока новое ухо не вырастет…
— Н-да, — сказал Жихарь. — Но нам-то терять нечего — ни ослов, ни ковров…
— А хуже всего, — вздохнул пророк, — там приходится нищим. Хлеба такому никто не подаст, зато подают монеты, и на каждой монете подающий выцарапывает свое имя. Когда нищий помрет с голоду, они подойдут и деньги свои назад разберут…
— Решено, — сказал Жихарь. — Идем короткой дорогой. Что-то давно я за справедливость не ратовал, негодяев не лупцевал…
— Да что мы против двух городов, начальник? — спросил пророк и посмотрел на Жихаря печально-печально.
…Мерзостные городки располагались на двух полукруглых холмах, и дорога пролегала как раз между ними. Чуть в стороне от дороги курился дымок.
— Это под ними уголь горит, — объяснил пророк. — Угольный пласт. Они его и подожгли, чтобы даже зимой было тепло…
— Так у вас и зимы бывают? — не поверил богатырь.
— Бедному везде зима, начальник, — сказал Возопиил.
Несмотря на злые нравы, караульная служба здесь была поставлена как надо. Путников уже ждали. Сразу перед городскими воротами.
— Говорил я тебе, — заныл пророк. — Не отбиться нам, схватят и опозорят так, что лучше потом совсем не жить…
Жихарь поглядел на местное ополчение и решил, что да, пожалуй, погорячился.
Хоть и сил вроде бы хватает, и Симулякр под рукой, но он — вещь своенравная, чем-то прикинется?
Ополченцы содомские оделись в тяжелые латы. Из-под шлемов поблескивали нетерпеливые глазки, оттененные для красоты сажей, румяные щечки, неприличные воину, были гладко выбриты…
— К нам, к нам, противные! — послышались голоса.
Жихарь остановился и достал Симулякр. Тотчас рука его согнулась под неожиданной тяжестью: Умный Меч превратился в толстую трубу с шестью дырками на торце. Сквозь трубу бежала стальная лента, снаряженная как бы толстыми медными костылями.
— Хорошая дубина… — с сомнением сказал пророк. И закричал: — Горе вам, племя гордое и жестоковыйное! Горе вам, стоящим под стрелой, ибо обрушится стрела, и тот, кто стоял под ней, падет, а кто не стоял — пребудет в целости! Горе вам, неосторожно обращающимся с газовыми баллонами, ибо настанет день, когда разорвутся они и вас разорвут с собою! Горе вам, пренебрегающим резиновой обувью при высоком напряжении, ибо в руке его свыше тысячи вольт!
Покуда Возопиил выкрикивал свои предупреждения, Жихарь торопливо пробовал разобраться с невиданным оружием. Потом все-таки нашел крючок наподобие арбалетного…
И еле удержал трубу в руках — она с огромной силой задергалась и замоталась в разные стороны. Уши сразу заложило от грохота. Ополчение содомское разбежалось кто куда, теряя оружие, а городские ворота, окованные медью, разнесло в щепки.
— Вот так-то, — сказал Жихарь. — Отдаю тебе, храбрый Возопиил, эти города на три дня на поток и разграбление — за то, что не убежал в опасный час.
Пророк прочищал уши пальцами, надеясь выковырять настрявший там грохот.
— Тут, начальник, — сказал он, — и десятерых праведников на два города не найдешь. Но один надежный мужик все-таки есть — старый Лот. Дочки у него — ах! Один цимес! Тоскуют девки — женихов же тут не водится…
Жихарь, правда, на этот счет не больно голодал — ночью его в шатре навещали две-три служанки Иаковлевы, — но все-таки не удержался.
Да и Симулякр снова стал деревянным детским мечом в знак того, что опасность миновала.
— Добро, веди к своему Лоту, — сказал он.
…Утром Жихарь наполнил свежей озерной водой давно высохший бассейн во дворе у старого Лота, и теперь они с пророком блаженно отмокали от дорожной пыли, покуда Лотовы дочки терли им пятки пемзой.
Сам Лот сидел на краю бассейна с обнаженным мечом — то ли покой гостей охранял, то ли дочек запоздало стерег…
— Я послал жену по соседям, — сказал старик. — Думаю, вы вчера так и легли спать голодными…
— Да нет, благодарствую, — вежливо сказал Жихарь.