Время освежающего дождя
Шрифт:
Упоминание не о венце, а о шаири взволновало Теймураза. Он оживился, схватил «Похвалу Нестан-Дареджан» и с жаром прочел чеканные строки.
Гиви сидел с открытым ртом, ничего не понимая. Как будто ехали посланными от Георгия, а вместо Дато читает сам царь, причем совсем не по делу. А этот «барс» Дато от удовольствия облизывает губы, будто вином его поят.
Внезапно остановившись, Теймураз спросил: чьи шаири звучнее, его или Шота Руставели?
Даже опытный Дато растерялся. Что сказать? Неожиданно выручил Гиви, ему надоело слушать шаири и держать в знак восхищения рот открытым:
– Царь
– Ты, азнаур, замечательно сказал! – Теймураз густо захохотал и внезапно нахмурился. – Персидские газели блещут глубиною мысли и высокой отточенностью слов, но гаремная жизнь женщин кладет предел возвышенным чувствам певца. Нет истинной утонченности, свободного поклонения красоте, ибо изощренная эротика мешает целомудренному любованию.
– Светлый царь, твои слова подобны флейте, – вдруг вспомнил Гиви слышанную в Исфахане лесть. – Если бы евнухи были мужчинами, они могли бы описать лучезарную красоту женских спин, ибо гурии без всякого стеснения плавают при них в бассейне, извиваясь, как серебристые рыбы.
Хохотал Теймураз, вежливо смеялся князь Чавчавадзе. Дато никак не мог найти ногу непрошеного собеседника, чтобы отдавить ее. К счастью, приход Вачнадзе прервал изощрения Гиви.
– Пресветлейшая царица Натиа и прекрасная царевна Нестан-Дареджан пожелали видеть уважаемых гостей, просят царя…
– Постой, князь, ты послушай, что пропел азнаур:
Красотою лучезарной затмевая лик светила,Серебристой рыбкой плещут в водах гурии лазурных…– Почему в водах? В бассейне, царь! – обиделся за искажение Гиви.
– Ты меня не учи! В водах просторнее, я уж так записал и менять не стану!
Теймураз поднял голову – он опять был царем!
– Великий Моурави пожаловал и прислал нам посланников своих, от них сердца наши возвеселились. О делах малых и великих угодно нам беседовать завтра, – он перевел взгляд на Дато и заговорщически улыбнулся. Он опять был поэтом. – Сегодня же, друзья, час встречи, шаири и вина!
Он весело увлек азнауров к ожидающему двору и до поздней луны угощал их чудесным вином и сладкозвучными шаири…
Лишь только Гиви открыл глаза, щурясь от ослепительных лучей, Дато погрозил ему кулаком:
– Голову оторву, если сегодня тоже вступишь с царем в разговор.
– Как?! Он и сегодня будет шаири читать?
– Гиви, мое терпение ограниченно, – лучше сейчас оторвать тебе голову.
– Попробуй. Разве не слышал слов Хорешани: «Береги Гиви, пусть даром в драку не лезет, если встретите…»
– А я о чем предупреждаю тебя, воробьиный хвост? Не лезь в шаирную драку, да еще с царем. Вчера случайно цел остался, князья вовремя кашлять начали.
– Знаешь, Дато, иди один. Тайная беседа всегда лучше без лишних ушей. Мне царевна обещала соколов показать.
– Я тебя не уговариваю, но смотри – не вспоминай при царевне о евнухах, девушки этого не любят.
– Не учи, женщины тоже любят мужчин с усами.
– О сатана! – Дато повалился от смеха на тахту. – Больше не буду с тобою путешествовать.
– Попробуй! Хорешани только мне и доверяет, знает, как ты не любишь женщин к изгороди прижимать…
Приход Вачнадзе прервал увлекательную беседу, и Дато последовал за князем на деловое свидание. Гиви, вскочив, стал усердно прихорашиваться, смотрясь в лезвие шашки. Он спешил на встречу с соколами.
Дато быстро оглядел приемный зал: никаких пергаментов и чернильниц. На троне сидел царь Теймураз. По правую руку – архиепископ Феодосий и архимандрит Арсений, по левую – князья Чавчавадзе, Джандиери, Вачнадзе.
Соблюдая правила чинов и титулов, Чавчавадзе торжественно представил посланника Картли. И Дато, точно впервые видел царя, низко склонился, преклонив колено, поцеловал протянутую руку и передал начальнику двора послание Моурави.
Чавчавадзе приложил послание, как ферман, ко лбу и сердцу и вскрыл печать голубого воска. Читал он чуть нараспев, громко, с замедлениями на важных местах, в глубоком молчании слушали кахетинцы.
Дато, придав лицу выражение глубокой почтительности, украдкой разглядывал царя и вельмож. Это были испытанные воины и дипломаты, прошедшие с мечом и пером тяжелый путь от рубежей ширванских до пределов Трапезундского пашалыка. Они знали себе цену и на вершине величия и в бездне поражения… «Должны согласиться, – думал Дато, – другого выхода из турецкой Гонио у них нет».
Чавчавадзе продолжал все более довольным голосом:
– Царство твое подобно сваленному грозой дубу. Если снова вторгнется шах, даже оборонять некому: лучшие погибли в сражениях, угнаны в Иран, разбрелись по другим землям. Худшие захватили твои владения и готовы предаться врагу.
Тебя, царь, чтят и Кахети и Картли. Чтят за непримиримую борьбу с шахом Аббасом, за верность церкви, за жертву, которую ты счел возможным принести ради сохранения народа и святынь… Кто из людей, а не гиен, не прольет слезы, вспоминая мать-царицу Кетеван? Кто не преклонит колена перед твоим горем – потерей царевичей, надежды народа и трона? Кому же, как не доблестному Теймуразу, царю Грузии, царствовать и повелевать? Но нет радости в царствовании, если страна ежечасно ожидает нового вторжения и не в силах бросить войско против недруга!
Сколь бы ни были сладки посулы Русии и Рима – нельзя рассчитывать на их щедроты вдали от престола. Я, обязанный перед родиной, предлагаю тебе мой меч и сердце. Однажды я уже помог изгнать кизилбашей из Кахети и в дальнейшем не допущу посягательства на священные земли наши.
Сейчас время новое: время сильного царя, сильного царства. Даже лев бессилен перед стадом оленей, но одного легко растерзает. Сейчас двум кровным братьям нельзя вести бой порознь. Кахети и Картли должны быть под одним скипетром. Другого пути к укреплению Иверской земли нет. Всю тяготу власти возложили на меня народ и церковь. Но столетия возвеличили род Бегратидов, – да продлится до скончания веков сияние скипетра Давида и Тамар! И ныне радуется земля грузинская в предчувствии восстановления основ трона. Народ ждет законного царя…