Время перемен. Часть 2
Шрифт:
– Как странно… Зачем же она это сделала, по-твоему?
– Кто ее разберет. Она же, по сути, бессмысленное животное с поврежденным от природы набором инстинктов. Я ее не понимаю и не виню. И мотивами ее диких поступков не интересуюсь. Главное – Юлия…
О-ля-ля! Бессмысленным животным меня покамест никто не называл. Новое лестное наименование в мою копилку. А насчет ин-стинк-тов это надо еще выяснить, что они такое. Во всяком случае, не руки или ноги. Они у меня точно не повреждены. И не голова, потому что про «инстинкты» Александр говорил во множественном числе, а я все-таки не трехглавый Змей Горыныч…
Глава 7,
в
Глэдис Макдауэлл пыхала жаром, как большая, хорошо вытопленная русская печь. И так же, как с печи мел, с нее сыпалась пудра. Карминовые губы изрыгали вперемешку английские, русские и шотландские проклятия. Напротив Глэдис импозантный, с седыми висками хоревод Яша Арбузов горячился не менее. Размахивал руками, притоптывал мягким сапогом, мешал русские слова с цыганскими.
Родившаяся в Америке шотландка Глэдис и цыган Яша, родившийся в кочевом таборе русска рома, позабыв о первоначальной теме разговора, уже полчаса с пеной на устах спорили о том, где больше свободы – в Российской империи или Северо-Американских штатах.
Дело происходило на рассвете в Малых Грузинах, где в деревянном серо-голубом доме с резным крыльцом размещался трактир «Молдавия». Сюда на тройках и лихачах съезжались к утру отдохнуть цыгане из московских хоров вместе со своими особо стойкими поклонниками. Здесь же, на Малой и Большой Грузинской, цыганские артисты и жили – в небольших выкупленных ими домиках. Надо сказать, что в Москве наряду с хоровыми цыганами селились и другие русска рома – торговцы лошадьми. Но они по понятным причинам обосновались вблизи конного рынка. Имелось и несколько семей кэлдэраров, прибывших из Австро-Венгрии. С ними хоровые цыгане и вовсе никаких отношений не поддерживали.
Люша Розанова сидела у стены на корточках и с любопытством слушала перепалку старших. Одета девушка была, против своих собственных обыкновений, весьма ярко – в широкую цветастую юбку, розовую кофту с воланом, шаль с золотистыми кистями. На волосах – повязанный по-цыгански платок, в маленьких ушах длинные, почти до плеч, серьги из каскада розовых переливающихся стекляшек. Костюма для себя Люша не изобретала. Это простодушная Глэдис попыталась замаскировать девушку под цыганку, полагая, что пестро одетую ее скорее признают в хоре за свою. Так охотники, пытаясь спасти оставшегося сиротой ценного щенка, иногда подкладывают его только что окотившейся кошке. А чтобы она вернее приняла его, вываливают новорожденного в кошачьей подстилке или вымоченном кошкой песке. Надо сказать, что европейски одетого и учившегося на средства хора в консерватории Яшу этот наивный маскарад немало позабавил.
Начали с малого и вроде бы по делу. Миссис Макдауэлл ахала и охала: ужас, ужас, бедная Ляля, бедная Люша! Яша утверждал, что Глэдис зря упирает на исключительность представленного ею случая. Помещику жениться на цыганке – обычное дело. И не только! Князья, графы, даже принцы – все цыганской красоте и талантам подвластно. Доказать? Да докажу! Только тебе, Глэдис, этого не понять и не поверить, потому что у вас в Америке такого быть не может! Почему это не может? У нас страна свободных людей, демократия! А рабство черных людей – негров? Его отменили тогда же, когда у вас крепостное право! Крепостное право не рабство, цыгане еще в шестнадцатом веке по Руси свободно кочевали. А самый известный российский поэт Пушкин – внук чернокожего. И цыганами сроду никто не гнушался! Ольга Шишкина, красавица и певица хора Гроховского из ресторана «Самарканд», стала гражданской женой принца Ольденбургского. Ее двоюродная сестра вышла замуж за морского министра. Гражданской женой поэта Афанасия Фета была цыганка. Мария Михайловна Шишкина стала женой графа Сергея Николаевича Толстого. Лиза Морозова стала женой князя Витгенштейна. А у вас? Глэдис попробовала представить себе южного плантатора, женившегося на чернокожей исполнительнице джубилиз, и несколько поувяла… Потом вспомнила про Войну за независимость, Гражданскую войну, принесшую гибель позорному рабству, и попеняла Яше, что Московское восстание потерпело поражение и наступила реакция. Яша, всю жизнь кормящийся от купцов и аристократов, но в консерватории (уже в зрелых годах) распевавший Марсельезу и «Вы жертвою пали» вместе со студентами, заявил, что народ еще себя покажет…
Тут оба одновременно взглянули на сидящую на корточках Люшу.
– Тьфу ты, черт! – с досадой сплюнул Яша.
– What the dickens! [1] – согласилась Глэдис. – В вашей безумной стране… не удивлюсь, если даже моя кошка начнет произносить революционные речи!
– Никто тебя сюда не звал! – огрызнулся Яша. – Могла оставаться со своими американскими кошками…
– Наши кошки ловят мышей! – отрезала Глэдис. – А у вас охотнорядские купцы приносят из амбаров своих котов, взвешивают их и устраивают соревнование – чей кот толще! Несчастные животные почти не могут передвигаться!
1
Что за черт! (англ.)
Люша засмеялась от удовольствия. Ей нравилось, как смело Глэдис говорила с Яшей. В усадьбе слуги утверждали, что цыганские бароны всесильны и никто им перечить не может. Особенно женщина. Хоревод Яша Арбузов точно был барон. А Глэдис ему перечила, да еще как!
– Я бы сама стала ее учить…
– Ты научишь…
– Когда ты еще бегал голопузым цыганенком, я уже выступала на Бродвее!
– Окстись, Глэдис, мы ровесники!
– О чем говорить! Сразу видать: она ваша – дикая, цыганская кровь.
– Ага, с такими глазами…
– А что глаза? Ты погляди, Яша, как она танцует. Ты такого вообще никогда не видел.
– А петь может? У Ляли был редкостный голос…
– Может и петь. Не как Ляля, конечно, но если учить…
– Ладно, Глэдис, мы посмотрим и послушаем девочку. Но я тебе ничего не обещаю. Кроме одного: если она окажется непригодной для хора, мы можем отправить ее в табор Лялиных родителей. Они сейчас кочуют где-то в Пензенской губернии. Там девочка выйдет замуж, будет жить нормальной цыганской жизнью…
– Щазз! Я лучше из нее акробатку сделаю!
Люша смеялась. Яша с сомнением слушал ее странный смех. Он хорошо помнил певицу Лялю Розанову. Эта девочка… Да, она, вне всякого сомнения, похожа на мать… Но все же что-то в ней есть бесконечно чужое и, пожалуй… опасное. Хоревод испытывал противоречивые чувства. Ему почти хотелось, чтобы девочка оказалась бездарной, и одновременно цепляло за душу какое-то тянущее любопытство. Крещенный в православие, Яша решил назавтра сходить в любимую им церковь Илии Пророка, что под Сосенками на Воронцовом поле, помолиться и поставить свечку.
Аркадий вышел из дома своей старшей сестры Марины. Оглянулся. Старый дом радовал глаз – деревянный, теплый, розовый, с белой колоннадой по фасаду. Потом шел вдоль Поварской улицы, тупо смотрел на пробивающуюся между камнями свежую зеленую травку и пытался осознать или хотя бы почувствовать – весна. Слегка шатало от обилия съеденного и выпитого (Марина была типично московской хлебосолкой и к тому же отчего-то полагала коренастого и весьма упитанного младшего брата вечно недоедающим). Диссонансом и мутью кружился в голове безрезультатный политический спор с Марининым мужем. Октябрист, редактор и почти владелец «Голоса Москвы», баллотировался в Первую Государственную думу. Не был избран, теперь обвиняет Думу в левизне, а всех остальных, включая государя, – в недостаточном закручивании гаек. Пугает чем-то неопределенным, что надо понять так: избрали бы его, Владимира Петровича Коновалова, – все в империи было бы в абсолютном порядке. Марина, наоборот, мирно успокоена – в России наконец есть Конституция и Дума, беспорядки кончились, торгуют магазины, ходят поезда, работают фабрики и университет – что еще надо? Если бы знала, что братик – член РСДРП и принимал в декабрьском восстании самое непосредственное участие, небось аппетит бы потеряла со страху.