Время Полицая
Шрифт:
Сначала о книгах. Пол до дыр затаскал несколько любимых книжек. Особенно ему нравились истории Третьего Рейха, чуть меньше - современная документалистика. К выдуманным американским сказкам, которые переживали тогда в России настоящий бум, равно как к плоским милицейским боевикам Полицай относился с прохладцей. Его притязательный вкус могла удовлетворить лишь голая, стопроцентная чернуха: чем меньше в ней будет пошлых авторских комментариев, ахов, да вздохов, тем лучше. Правдолюбивый и честный, Полицай радовался тем больше, чем больше находил не прикрытых помоев с кровью. Любовь к книге составляла важную часть его духовной трапезы.
Но основная его страсть распространялась на видеофильмы. Поля собирал
О Полицае, вроде, достаточно. Нравилось народу или нет, но таковым представлялся ему облик героя времени, в котором он жил. Других героев в начале девяностых не появлялось.
15
3 декабря, 1991.
– Король Лир - это не Шекспир. Лир - это герой, высказывающий идеи Шекспира. Если Гамлет, как мы только что установили, является автопортретом своего создателя, то Лир - само воплощение шекспировской идеи. Вспомним первую сцену, в которой король делит наследство, - мы все понимаем, насколько она кукольная. С первых же слов Лир предстает перед нами неизлечимым параноиком. Разве так раздают наследство? Подобным способом никто из нас не рискнул бы отдать даже бытовую технику, не говоря уже о земле и недвижимости. С точки зрения бытового реализма - бред несусветный, что, кстати, не ускользнуло от внимания такого неистового критика Шекспира, как Лев Толстой. Все, что касается Шекспира, Льва Николаевича интересовало навязчиво и болезненно на протяжении всей его долгой жизни. Толстой старался не упустить ни одной помарки в пьесах великого Вильяма, и никогда не отказывал себе в удовольствии пнуть его с позиций реализма девятнадцатого века. Лиру перепало более других героев. В частности, Толстой обвиняет Шекспира в том, что у него все короли говорят языком одного человека, и неустанно разоблачает кукольную психологию героев. Действительно, в пьесах драматурга выводы чаще всего делаются не рассудком, а эмоцией. Сгоряча, исходя из ответа на один-единственный вопрос: любят его дочери или нет?
– Лир принимает решение, сколько земли отдать каждой из них. Он ошибается, говорит то языком Ричарда третьего, то раздраженного Гамлета, бредит... И все-таки, его бред - куда более высокого порядка, чем наш с вами, это Шекспировский за-реализм, появляющийся в условиях разряженного пространства трагедии, - здесь уже нет жизни, но еще не наступила смерть. Итак, в трагедийном пространстве любой король, любой человек поневоле заговорит на одном языке, потому что трагедия по своей природе несет ту истину, что все мы являемся одним существо. На том же языке говорят герои Софокла и Еврипида, с которыми мы уже познакомились, и герои Данте Алигьери, с которыми нам познакомиться скоро предстоит. На следующей лекции мы начнем разбирать итальянское возрождение. Будьте добры, просмотрите первую часть "божественной комедии" под названием "Ад", с нее и начнем... А на сегодня достаточно, можете быть свободны.
Профессор Аркадьев попрощался.
Аудитория зашевелилась, студенты стали расходиться с лекции. У Насти имелся в запасе час до следующего семинара, она отправилась в буфет. На ней по-прежнему были надеты итальянские сапоги, белые джинсы Lee, на плечи накинута розовая куртка, а глаза украшали пионерские очки.
Дойдя до буфета, она заняла очередь. Рядом встал молодой человек, лет двадцати трех - двадцати пяти, с черной кожанкой через плечо, в кроссовках и серых брюках. Почувствовав на затылке навязчивый взгляд, Настя оглянулась: короткие волосы, сломанный нос и жадные глаза - они без комплексов сверлили ее насквозь, и от этого Насте стало страх как неуютно. Тем не менее, она заставила себя улыбнуться:
– Вы в порядке?
– ... Что все это значит?
– заговорил парень.
– Я не понимаю...
– растерялась девушка.
– Мы знакомы?
– Что ты несешь?
– Простите, но я вас не знаю.
– Настя пожала, плечами и испуганно отвернулась.
– Слушай!
– Парень обогнул ее по кругу и остановился напротив: - Настена, мне надоели эти приколы! Ты можешь объяснить, что происходит?!
– Я же по-русски сказала: не знаю, кто вы!
Тогда он схватил ее за плечи:
– Я Вадим!!
– Отпустите меня!
– вскрикнула она.
– Ладно.
– Его руки опустились.
– Идем, сядем.
– Да не хочу я с вами никуда идти! Прицепился тоже!
– Змея… - прошипел парень, отошел назад и, вроде, умолк.
Насте дали немного времени собраться с мыслями:
"Это тот, - начала соображать она, - из квартиры! Верняк, тот! Господи, почему я не переоделась? В этой куртке меня видно за километр. Теперь крышка! Если это он - натуральная крышка! Он меня нашел. На-шел!!! Что делать? Куда бежать?"
"Влом было возвращаться к студенческому тряпью после фирмы, девочка?
– издевался бесенок на левом плече: - Переоделась бы - все могло бы сложиться иначе".
"Отдай ему сумку", - мудро посоветовала добродетель.
"Как бы не так!" - не соглашался бесенок.
"Если хочешь следующей ночью спать спокойно..." - не отступала добродетель.
"А доживем ли мы до следующей ночи?" - хихикал бесенок.
Настя испугалась не на шутку. Она ведь знала, в какое время мы живем. Бытовые страшилки рассказывали на каждом углу, Невзоров воспевал им вдохновенные оды, народ неожиданно понял, что жизнь - копейка, и от греха подальше не возражал. Но...
"Настя, ты же в курсе: когда безоглядно бежишь от своего греха, выносит в такие дебри, из которых прежнее местопребывание - с грехом пополам - чем-то смахивает на райский сад с соловьями и цветочками, - напомнила премудрая добродетель.
– Поэтому разберись с этим типом и верни то, что ты у него взяла".
Настя решила прислушаться к последнему совету.
– Как, говорите, вас звать?
– Она оглянулась.
– Вадим?
– Вадим, - подтвердил парень.
– Что вам надо?
– Ты меня совсем не узнаешь?
– Давайте, сядем, - предложила Настя.
Она вышла из очереди, опустилась за стол. Незнакомец пристроился напротив и устремил на нее влюбленный взгляд.
– Как бы там ни было, - признался он, - я счастлив, что тебя нашел.
– Про себя я этого сказать не могу.
– То есть, ты изображаешь, будто впервые меня видишь?
– Я не изображаю - я, правда, впервые вас вижу. Если только...
– Настя вдруг замолчала.
– Что «если только»?!
– сорвался парень: - А? Что «если только»?! Ты спятила, любовь моя?! Или я вообще уже ни во что не врубаюсь?!
– Не орите на меня!
– А почему бы и нет? Ты сбегаешь за два дня до свадьбы, кидаешь меня на тридцать кусков, и после этого я должен молчать как чучело?!
– Господи...
– Настя вытаращила глаза: - Какой свадьбы?... Ты больной?!
– Не я больной - это вы все тут с ума посходили! Знаешь, сколько я тебя искал?
– Зачем?
– Да потому что люблю тебя, черт подери!
– Меня?!
– опешила Настя.
– А с какой радости, я могу узнать?
Вадим только усмехнулся.