Время Полицая
Шрифт:
– Потому что деньги вперед.
– Три жетона, - повторил Вадим, приставив к виску невнимательного кассира дуло "Кобры". Щелкнул затвор.
– Пожалуйста!
– Попапожалуйста...
– наконец, среагировал мужик.
– Пожалуйста...
– и выдал три жетона.
Вадим убрал пушку и направился к автомату. Не успел он забросить медяшку в "однорукого бандита", как сзади раздался ядовитый смешок. Он обернулся.
На столе, заслонив собой кассира, болтая в воздухе ножкой, сидела цыганка по имени Кобра. А рядом на том же столе красовался сумарь, черный
– Отдай ему то, что взял, - попросила Кобра, кивнув на перепуганного кассира.
– Без проблем.
– Вадим подплыл к столу и положил жетоны перед дядькой.
– Приятно тебя видеть, - сказал он Кобре.
– Приятно меня видеть!
– польщено растаяла та.
– Продвигаешься, Чапаев. Очень немногим приятно меня видеть.
– Мои акции подскочили?
– он кивнул на сумку: - Это мне?
– От Насти.
– Кобра заботливо поправила торчавший воротник на его куртке.
– А спасибо скажи Олесе.
– Я все-таки ее достал?
– Это что-то. Блицкриг. Как она была вчера счастлива! Олеся никому еще так не верила, никому.
– Почему Люшечка этого не знает?
– Тебе недостаточно, что знаю я?
– Ты видишь, что он со мной сделал?
– Вадим покрутил перед цыганкой перебитой рукой.
– Так, он тупой, - улыбнулась Кобра.
– Ты еще не понял?
– А мне пофиг. Я не хочу боли.
– И ему пофиг. Ему лишь бы кресло не съезжало, мальчик мой, а кто у него там: ты или Полицай, - какое ему дело?
– Короче, я уже задыхаюсь от твоих приколов, красавица. Я скоро подохну от этих шуток. Что это?
– Он ткнул пальцем в сумку: - Зачем ты это принесла?
– Это Настя. Решила выйти сухой из болота, сама пришла.
– Отнеси ей обратно.
– Я что, носильщик?
– ... Слушай, зачем ты вообще с нами связалась? У тебя дел больше нет?
Он дотронулся до шоколадной ладони Кобры сначала одним пальцем, затем вторым, третьим... Наконец, осмелел, поднял ее руку с серебряными браслетами к своему лицу и лизнул впадинку между большим и указательным пальцами. Он прижал ее к губам и закрыл глаза. В это мгновение он пережил нечто божественное, ясное, блаженное. Всё сгинуло, всё растворилось, всё исчезло. Осталось беспредельное материнское лоно вселенной… Ни одного предмета, только любовь. Только любовь...
– Я так плакала о тебе, так плакала...
– прошептала вдруг Кобра.
– Мама?
Цыганка коснулась второй рукой его темени, и в этот момент он понял, что победил.
– Я, правда, хочу тебя, правда...
– Он без малейшего страха посмотрел в глаза Кобры. Это были самые чистые и простые глаза на свете, роднее тебя самого.
– Я знаю.
– Но когда ты рядом, я не живу. Посмотри, я еле стою. А я хочу жить, Кобра, я хочу жить. Ну, зачем ты к пришла? Ты смеешься, тебе все хи-хи-ха-ха? Люди такие маленькие, да? Такие жалкие, тупенькие... А что мы можем? Что с нас брать? У нас только деньги, Кобра, только деньги, над этим даже смеяться смешно. Если б мы могли, если б мы знали, что делать, кроме денег. Но нам же ничего не дали.
– Ладно, живи.
– Кобра одернула руку, к которой он приклеился, и соскользнула со стола.
– Кобра!
– Он попытался ее остановить. Глупо, конечно.
– Я проголодалась, пусти!
– Она оттолкнула его и пошла к выходу.
– Я хочу есть. И не дай божок, мне сегодня подсунут кетчуп вместо крови.
Дверь хлопнула.
Вадим остался один на один с обомлевшим кассиром.
– ... Вот это баба, - изумленно произнес тот, позабыв, как, чуть ранее, ему едва не разнесли череп из-за трех жетонов.
– Какая баба?
– переспросил Вадик.
– Эта ж цыганка. Как ты ее назвал? Кобра?
– Где Кобра? Где цыганка?
– Была же...
– Да? Ты ее видел? Ты ее хорошо разглядел?
– …?
– Эта баба, - сказал Вадим, растопырив пятерню перед носом кассира, как при первой встрече.
– Эта изумительная женщина хочет есть, ты слышал?
– Да, слышал.
– Мужик вновь окосел.
– Если сегодня в этом городе не найдется того, кто сможет накормить эту бабу, она завтра поднимет Неву настолько, что не видно будет телевизионной вышки.
– Вадим опустил руку: - Женат?
– Женат, двое детей, - отрапортовал кассир, чтобы его не убили.
– Любишь жену?
– Вадим открыл сумку.
– Да.
– А детей?
– Да.
– Купишь детям игрушки, - распорядился Вадим, выложив мужику сто баксов двадцатками и десятками.
– А с женой выпьешь за мое здоровье. А я выпью за твое.
13
Он выпил в "Корчме" на Среднем проспекте Васильевского острова, в кабачке студентов и промышленных кадров. Более того, он оставил там триста баксов, угостив всех, кто оказался с ним под одной крышей.
– "Ни земли, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…" - затянул один осоловевший студент. Он сидел напротив Вадима, заливал пивом горечь нищеты и вспоминал Бродского.
– Как тебя звать?
– спросил Вадим.
– Рома.
– А я Романов.
Рома с достоинством поднял вверх указательный палец:
– Почти тезки. Почти!
– Он не собирался сокращать дистанцию.
– "Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду, между выцветших линий на асфальт упаду..."
– Классно - да?
– "на асфальт упаду..." - прицепился Вадим.
– А дальше? Что дальше?
– "И душа неустанно, отлетая во тьму, поплывет над домами в Петроградском дыму..."
– Да, да, да...
– И апрельская морось,
под затылком снежок,
и услышу я голос:
– до свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
– словно девочки-сестры