Время прощаться
Шрифт:
Может быть, я слишком бурно реагирую? Может быть, Томас просто пытается сделать то, что и говорил: спасти наше предприятие? Я принялась шарить по стенам, пока не нащупала выключатель. Помещение залил такой яркий свет, что на мгновение я ослепла.
Комната была пуста. Ни мебели, ни ящиков, ни инструментов, ни одной щепки. Стены, пол и потолок были выкрашены в ослепительно белый цвет. Но каждый сантиметр был исписан буквами и цифрами, надписи наслаивались друг на друга в каком-то петлеобразном коде.
C14H19NO4C18H16N6S2C16H21NO2C3H6N2O2C189H285N55O57S.
Казалось, ты в храме,
Томас болен.
Томасу нужна помощь.
И хотя я не психиатр и раньше никогда не сталкивалась ни с чем подобным, мне было ясно, что на депрессию это совсем не похоже. Зато очень похоже на… сумасшествие.
Я встала, попятилась и выскочила из комнаты, не заперев дверь. Времени было мало. Но вместо того, чтобы пойти к себе, я отправилась к домику, где жили Гидеон и Грейс, постучала в дверь. Дверь открыла Грейс. На ней была только мужская футболка, волосы падали на лицо.
— Элис? — удивилась она. — Что случилось?
«Мой муж психически болен… Заповедник умирает… Мора потеряла детеныша…»
Сами выбирайте.
— Гидеон дома? — спросила я, хотя знала, что дома. Не у всех муж тайком ускользает среди ночи и пишет всякую абракадабру на потолке, полу, стенах пустой комнаты.
Гидеон показался в двери в одних шортах с голым торсом. Рубашку он держал в руке.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала я.
— Проблемы с кем-то из слоних? Что-то не так?
Я ничего не ответила, только развернулась и зашагала к сараю с африканскими слонами. Гидеон, натягивая футболку, поспешил за мной.
— Кто?
— Со слонами все в порядке, — дрожащим голосом ответила я. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал и при этом не задавал вопросов. Можешь?
Гидеон взглянул на меня и кивнул.
Я поднималась по винтовой лестнице, как на эшафот. Оглядываясь назад, я понимаю, что, наверное, так оно и было. Возможно, это были первые ступеньки к длинному, фатальному падению. Я открыла дверь, чтобы Гидеон увидел интерьер.
— Черт побери! — выдохнул он. — Что все это значит?
— Не знаю. До утра нужно все это закрасить.
И тут ниточки хладнокровия лопнули, я согнулась пополам — не могла дышать, не могла больше сдерживать слезы. Гидеон потянулся ко мне, но я отшатнулась.
— Поторопись! — прохрипела я и побежала вниз по лестнице назад, в наш домик.
Успела я как раз вовремя — Томас, весь в клубах пара, открывал дверь ванной.
— Я тебя разбудил? — спросил он и улыбнулся той особой, неправильной улыбкой, которая в Африке заставляла меня ловить каждое его слово и которая всегда стояла передо мной, когда я закрывала глаза.
Если у меня были шансы спасти Томаса ради него самого, то я должна была заставить его поверить, что я ему не враг. Он должен верить, что я верю в него. Поэтому я постаралась улыбнуться в ответ.
— Показалось, что Дженна заплакала.
— И как она?
— Крепко спит, — ответила я Томасу, проглатывая кость правды, вставшую у меня в горле. — Наверное, приснился кошмар.
Я обманула
Это была не просто цепочка беспорядочных букв и цифр. Это химические формулы лекарств: анисомицин, U0 126, пропанолол, дициклоцерин, нейропептид-Y. Я писала о них в своих ранних работах, когда пыталась найти связь между памятью слонов и когнитивной способностью. Эти соединения, если ввести препараты сразу после травмы, взаимодействуют с мозжечковой миндалиной и не позволяют памяти закодировать то или иное воспоминание как болезненное либо травмирующее. Проводя опыты на крысах, ученым удалось исключить страх и стресс, которые вызывают определенные воспоминания.
Только представьте себе последствия этих экспериментов! А кое-кто из медиков уже представил. Возникли споры вокруг тех больниц, где намеревались вводить подобное лекарство жертвам изнасилования. Помимо практической стороны дела (останется или нет заблокированная память таковой навсегда), была еще и моральная: в состоянии ли жертва дать разрешение на использование подобного препарата, если уже по определению она находится в состоянии стресса и не может рассуждать логично?
Зачем Томас полез в мои бумаги и как все это может быть связано с планами заработать денег для заповедника? А может быть, никакой связи и нет? Если Томас действительно свихнулся, он и в ответах на кроссворд может разглядеть что-то важное, и в прогнозе погоды усмотреть смысл. Он создавал действительность из повседневных связующих звеньев, где остальным места не было.
Это было давно, но в заключение своей статьи я написала, что мозг не случайно устроен так, чтобы память могла подавать нам сигналы об опасности. И если это может помочь избежать грядущей опасности, неужели в наших интересах отключать память с помощью химических соединений?
Неужели я когда-нибудь забуду ту комнату, изрисованную граффити из химических формул? Нет, даже после того, как Гидеон вновь перекрасил все в белый. А возможно, оно и к лучшему, потому что она будет напоминать мне, что человек, которого, как мне казалось, я полюбила, совершенно не похож на того, кто сегодня, посвистывая, вошел в кухню.
У меня были идеи. Я хотела помочь Томасу. Но не успел он отправиться в свою обсерваторию, как явились Невви и Грейс.
— Нам нужна твоя помощь, чтобы перевести Гестер, — сказала Невви, и я вспомнила, что обещала ей сегодня попробовать посадить двух африканских слоних в один загон.
Я могла бы отложить перевод, но Невви поинтересовалась бы, в чем причина. А мне не хотелось обсуждать с ней вчерашнюю ночь.
Когда Грейс протянула руки к Дженне, я вспомнила наш вчерашний разговор.
— А Гидеон… — начала я.
— Закончил, — ответила она. Все, что мне было необходимо знать.
Я последовала за Невви в загон с африканскими слонами, вглядываясь в чердак сарая, откуда пахло свежей краской, и в стены, заделанные пластиком. Неужели Томас там? Даже сейчас? Разозлился, когда обнаружил, что его работа уничтожена? Раздавлен? Равнодушен?
Подозревает, что это моих рук дело?
— Ты где витаешь? — спросила Невви. — Я задала тебе вопрос.
— Прости. Плохо спала ночью.