Время против времени

Абрамов Александр Иванович

— Это не подделка? — спрашивает Уэнделл, спотыкаясь на гласных.

— Вы странный человек, Уэнделл. Сколько месяцев меня знаете, а говорите глупости, непростительные даже ребенку. Заявление подлинное и должно появиться в утреннем номере «Брэд энд баттер». Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь сейчас же с редакцией «Сити-ньюз» и продиктуйте его стенографистке.

Уэнделл покорно, как младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, как только он появляется снова.

— Как

вы добились этого, Ано? — с умилением спрашивает он и всплескивает руками:- Боже мой, вы больны?

— Нет, просто чертовски устал.

— Выпейте коньяку.

— Давайте.

Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но как рассказать кратко об этой ночи? Уэнделл меня перебивает.

— И он решил отдать свои голоса?

— Решил. После того как вмешались мы с Мартином. Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу…

— А если он все же заявит в полицию? — колеблется Уэнделл.

— О чем? О том, что заявление сделано под угрозой расправы? Тогда придется признаться и в письме Стилу и в похищении девушки с явно шантажной целью. А это уголовщина и политическая смерть Мердока. Нет, своего заявления он опровергать не будет. Оно даже создает ему ореол политической честности и принципиальности. А затем начнет снова тасовать карты. Не вышло с реставраторами — выйдет с церковниками. Я, кстати, это и посоветовал. А денег ему не занимать, у него их немногим меньше, чем у вас, мистер Уэнделл, и, во всяком случае, больше, чем у Стила.

Уэнделл садится против меня по-наполеоновски — верхом на стуле. Он доволен, даже более чем доволен, почти счастлив.

— Все-таки вы переиграли его, Ано. Два раза. Не понимаю, не могу понять, как вы это сделали.

Рассказать все я, конечно, тоже не могу.

— Мердок шел к диктатуре своим путем и не знал иного. Имя ему политический авантюризм. Но возможен был и другой опыт. Мердок мог бы, став популистом, выдвинуться в партийном аппарате и, как бывший шериф, добраться до поста главного комиссара полиции. Тогда свою мечту он осуществил бы без затруднений. Только вместо краденого оружия «пистолетников» действовали бы законные автоматы полиции. Послушайте моего совета, Уэнделл. Ваше счастье, что пост начальника полиции занимает Бойль, а не Мердок.

Глава XXI

ВОЗВРАЩЕНИЕ

После той бурной ночи прошли еще день, и ночь, и еще добрых полдня, которые мы с Мартином проводим под тентом на верхней палубе «Гекльберри Финна». Мы едем в Сильвервилль. Город еще далеко, хотя уже издали виднеется пыльная дымка на горизонте в голубой чаше неба за поворотом Реки. Плывут мимо сосновые рощи на берегах, глинистые обрывы, рыбацкие хаты над ними и лодки, вытащенные дном на песчаные отмели. Что-то похожее на Волгу ниже Саратова, а иногда вспоминаешь Дунай под Измаилом, где вербные заросли совсем нависли над серой от ила рекой.

А почему мы вдруг решили ехать в Сильвервилль, да еще в самый день выборов?

Произошло это так. После той «пистолетной» ночи мы встали поздно, проспав и утренний завтрак и ленч. В баре нам соорудили яичницу и подогрели кофе. — Ты почему молчишь? — вдруг вцепился Мартин.

— У меня странное ощущение, Дон. И началось оно еще в полусне, перед тем как проснулся.

— И у меня. Словно сон под утро увидел, который забылся, или шепнул кто-то на ухо. Мне даже показалось, что это был ты.

— О том, что мы должны ехать в Сильвервилль?

— Да. Но совсем не из страха перед Мердоком. Хотя мысль о мести была.

— Нет. Дон, ни при чем здесь Мердок. И страх ни при чем. Думаю, что нас отпускают. Домой.

— «Они»?

— Тебе ведь тоже показалось, что надо ехать в Сильвервилль. И зачем ясно. Все, что нужно, мы сделали. И главное — поняли. А нас прочли, как газету. И я уверен, что это произойдет в Сильвервилле на том же месте, где мы здесь появились. У океана, близ песчаных дюн.

— Найдем?

— Найдем. Я отлично помню. Ты еще спрашивал меня, что за кустарник.

— Думаешь, в Крыму и очутимся?

— Убежден.

— У твоей машины?

К обеду я опоздал. В ресторане было немноголюдно: депутаты и журналисты торчали на избирательных участках, пресс-конференциях и митингах в парках. Уэнделл, как мне сказали, уехал на биржу, а Стила я нашел в курительной. Он сидел в кресле, один в пустой комнате, докуривая сигару, и пил содовую воду мелкими глотками через каждые пять минут — его мучила послеобеденная изжога.

— Хочу обнять вас, Ано — поднялся он с кресла. — Вы сделали для меня больше, чем кто-либо и когда-либо в жизни. Мне стыдно смотреть вам в глаза, но я бы отдал ему веемой голоса, чтобы спасти Минни. Я предатель, трусливый старик, ничтожество. Если бы не вы… — Он отпустил мои плечи и сел, закрыв глаза сморщенной рукой. — Как вы сломали его, Ано?

— Просто я убедил его, что так будет лучше.

Стил больше не спрашивал. Да и мне не хотелось рассказывать о подробностях. Все это было вчера. А что будет завтра?

— Отдам Уэнделлу, а часть вам.

— Не понимаю. Я же не кандидат.

— Ну, Доновану. Я ведь знаю, в каком вы политическом лагере.

— Спасибо, Джемс. А теперь простимся. Поклон Минни. Я ухожу.

— Совсем?

— Совсем. Не огорчайтесь. Джемс. Это должно было случиться. Я ведь случайно здесь и не по своей воле.

— И Мартин с вами?

— И Мартин. Он не зашел к вам, чтобы не тревожить Минни.

— Может быть, так и лучше.

Он уже глядел в сторону куда-то мимо меня, так что я незаметно, не прощаясь, мог выйти из комнаты. А Донована увидел уже уходя. Он забежал в бар на минутку выпить кружку любимого имбирного пива — промочить горло, охрипшее от речей и приветствий.