Время собирать камни. Очерки
Шрифт:
(Здесь, мне кажется, у Державина получился большой просчет. Первый образ с искрами солнцами оказывается выразительнее и убедительнее второго. Конечно, звезды, мельтешащие вокруг, как ледяная пыль в морозном воздухе, – картина внушительная. Но дело в том, что для человеческого глаза эта пыль и звезды очень похожи. Потому и не получилось резкого смещения двух планов, резкости сравнения, а весь образ в целом не получил той космичности, которая есть в первом случае, когда искры разлетаются, как только что народившиеся солнца, а солнца разлетаются,
В следующей строфе сравнение строится не на размерах или числе, но на силе света, сиянии. И в этом тоже есть стройная последовательность: число пространственность, степень.
Светил возженных миллионыВ неизмеримости текут,Твои они творят законы,Лучи животворящи льют.Но огненны сии лампады.Иль рдяных кристалей громады…То есть остывшие, оледеневшие, но тем не менее сверкающие, пусть и холодным светом, космические тела?
Иль волн, златых кипящий сонм…То есть расплавленная масса солнца с его всплесками, бурями и протуберанцами?
Или горящие эфиры…То есть… Не знаю даже, что рисовалось в воображении мудреца восемнадцатого века:
Иль вкупе все светящи ми рыПеред Тобой – как нощь пред днем.Не надо забывать, что были противопоставлены «я» и «Ты». Следовательно, чем огромнее и величественее «Ты», тем все меньше и уничижительнее становится «я». Это противопоставление достигает своего апогея в пятой строфе поэмы:
Как капля, в море опущенна,Вся твердь перед Тобой сия…По заблуждению очень часто некоторые современные поэты твердью называют землю. Слышали, что есть слово «твердь». Земля твердая, отсюда и заблуждение. На самом же деле в старославянском под твердью понимается небо и вообще все окружающее Землю вселенское пространство.
Что такое капля, если ее опустить в море? Значит, нужно все космическое пространство (а оно бескрайне, как говорит в этой же оде сам Державин) вообразить одной каплей и опустить эту каплю в море, чтобы понять… Но если вся, невообразимая вселенная есть лишь капля, то много ли стоит пространство, охватываемое человеческим глазом? И что же тогда сам человек – сто семьдесят сантиметров ростом и восемьдесят килограммов?
Резко сужаются концентрические круги. Все сводится к ничтожной, даже и не микроскопической точке, а вот именно – к ничто.
Как капля, в море опущенна,Вся твердь перед Тобой сия,Но что мной зримая вселенна?И что перед Тобою я?Последнее сопоставление показалось поэту недостаточным, и он его поясняет:
В воздушном океане оном,Миры умножа миллионом(Беспредельный космос надо умножить еще на миллион)
Стократ других миров и то,(Плюс еще сто таких же космосов)
Когда дерзну сравнить с Тобою,Лишь будет точкою одною:А я перед Тобой – ничто.Последнее слово сказано. Действительно. Если нечто бескрайное взять миллион раз да взять сто таких же бескрайностей и все это лишь точка, то настоящая точка даже и меньше, чем ничто.
Но с этого места концентрические круги композиции начинают расширяться. До предела сжатая пружина раскручивается в обратную сторону. Лирическая дерзость, «ку де метр» – удар мастера, вот что такое седьмая по счету строфа державинской оды.
Ничто! – Но Ты во мне сияешьВеличеством Твоих доброт,Во мне себя изображаешь,Как солнце в малой капле вод.Ничто! – Но жизнь я ощущаю,Несытым некаким летаюВсегда пареньем в высоты;Тебя душа моя быть чает,Вникает, мыслит, рассуждает:Я есмь – конечно есть и Ты!Удар дерзкий и снайперский. Хотя с точки зрения «раскручивания пружины» и нарастания концентрических окружностей пока еще достигнуто немного. Утверждено лишь само существование, само наличие «я». Вот я ощущаю жизнь, я живу, мыслю, значит, я действительно есть, как бы ни был ничтожен. Кроме того (в духе понятий идеалистического державинского времени), поскольку существует отражение в зеркале, значит, существует и то, что отображается, хотя бы само зеркало (ну или там малая капля вод) было беспредельно мало. Но Державин идет ведь и дальше. Он говорит об обратной зависимости двух противопоставленных им начал: «Я есмь – конечно есть и Ты!»
А как же с масштабностью? Торопиться поэту не пристало. Постепенно совершалось умаление, постепенно будет совершаться и возвеличивание. Важно, что «я» уже есть. Посмотрите, как совершается первый робкий шажок.
Ты есть! – Природы чин вещает,Гласит мое мне сердце то,Меня мой разум уверяет!Ты есть – и я уж не ничто!Да, первый шажок, первое движение вверх из праха, из поверженности, из ничтожности. Куда же приведет это движение?
Частица целой я вселенной…Маленькая частица, но зато какой вселенной! Ее величие не кидает ли своих лучей и на меня, ничтожную частицу, не обогревает ли ее сознанием причастности к грандиозному и даже безмерному. Но движение из праха вверх убыстряется:
Частица целой я вселенной,Поставлен, мнится мне, в почтеннойСредине естества я той,Где кончил тварей Ты телесных,Где начал Ты духо в небесныхИ цепь существ связал всех мной.Как сорвавшийся камень увлекает за собой горный обвал, так и здесь мысль, зародившись, уже обрушивается лавиной.
Я связь миров, повсюду сущих,Я крайня степень вещества,Я средоточие живущих,Черта начальна Божества,Я телом в прахе истлеваю,Умом громам повелеваю,Я царь – я раб, я червь – я Бог!Но, будучи я столь чудесен,Отколе происшел? – безвестен;А сам собой я быть не мог.Простим Державину. Дарвина ведь ещё не было в его времена, и поэт не мог подозревать, что всему виной мохнатые обезьяны. Если бы он это знал, он, возможно, не только бы не написал своей оды, а не захотел бы даже и жить, но, слава богу, он ничего еще не знал и ода написана [1] . Одно из лучших произведений отечественной философской лирики. Да собственно говоря, я и не вижу, что можно поставить рядом с ней.
1
Однажды я, впрочем, был изумлен, когда листал журнал «Юный натуралист», выписанный мной для дочек. Там я прочитал написанное черным по белому: «Можно считать доказанным факт, что человек не произошел от обезьяны, но что развитие этих двух биологических ветвей шло параллельными, самостоятельными путями»