Время собирать камни
Шрифт:
Он мечтательно посмотрел на Виктора и прикрыл глаза.
— Устал я, — проговорил он. — Спать хочется.
— В тюрьме отоспишься, — процедил Виктор.
Женька даже глаз не открыл.
И тут за воротами раздался шум подъехавшей машины. В окно Тоня видела, как три человека бегут по тропинке, неуклюже переваливаясь в снегу. Прошло несколько секунд, и входная дверь распахнулась. В дверях стоял Коломеев с пистолетом в руках, из-за его плеча выглядывали два опера.
— Молодец, Степа, — выдохнул Коломеев. — Вовремя. Ну что, — обратился он к охотнику, —
Женька сидел по-прежнему с закрытыми глазами.
— Живая. Живой, — поправился Капица. — Отдыхает от беседы.
Коломеев достал наручники и пошел к Женьке. Та открыла глаза, встала, рука ее скользнула по столу.
— Вить, посмотри-ка на меня, — негромко сказала она, но ее все услышали. Шесть пар глаз остановились на ней и замерли. Женька улыбнулась, подняла руку с зажатым в ней осколком зеркала и неторопливо провела себе по горлу. Раздался выстрел Капицы, но было поздно — Женя Басманова медленно оседала на пол, а из ее разрезанного горла толчками била темная кровь.
Тетя Шура подавилась криком. Коломеев хотел броситься к охотнику, но понял, что это бесполезно.
Женя Басманова лежала на полу в луже крови, растекавшейся, словно распускался диковинный цветок. Шесть человек стояли вокруг нее и молчали.
И все, что было слышно, — это лай собак за околицей и скрип входной двери, которую то закрывал, то распахивал ветер.
— Мишка, давай сильнее! — ветер трепал короткие Женькины волосы, и она с упоением подставляла ему лицо.
— Да ты с качелей свалишься!
— Не, не свалюсь. Миш, ну, пожалуйста!
— Миш, пошли, надо батяне помочь, — позвал Сенька. — Жень, да что ты как маленькая, ей-богу!
— Маленький у нас ты! — отозвалась Женька. — Ну еще чуть-чуть!
Сенька покачал головой, глядя на взлетающие в небо качели. Вот ведь ненормальная, целый день может на качелях болтаться. И Мишка тоже хорош — раскачивает и раскачивает. Вот им обоим батяня сейчас задаст!
— Мишка, пойдем! — Он вскочил с земли и направился к брату. — Вечером на костер собирались, еще не отпустят.
— Да брось, отпустят, — отозвался брат, с улыбкой наблюдавший за довольной Женькиной физиономией.
— Пошли, тебе говорят…
— Отвянь! — беззлобно предложил Мишка.
— Ах, так? Ну на тебе!
Сенька налетел на брата и сшиб его с ног. Мишка пытался вырваться, но Сенька прижал его к земле и с важным видом уселся верхом.
— Сенька, вот лошак, ну-ка пусти! — Мишка смеялся, и ему не хватало сил, чтобы сбросить Сеньку. Он попытался извернуться, но брат был начеку и навалился на него всей тяжестью.
— Ладно, ладно, — Мишка даже закашлялся, — фиг с тобой, пойдем.
Сенька недоверчиво глянул на него, потом начал вставать. Когда он поднялся на ноги, Мишка дернул его за штанину, так что Сенька брякнулся на попу, а сам вскочил и отпрыгнул в сторону.
— Ну Мишка! — жалобно протянул Сенька. — Ну не пустят
— Да сейчас идем, — крикнула Женька сверху. — Мишка, а если я прыгну, то до сарая долечу?
— Улетишь, — откликнулся вместо него Сенька, — как раз до навозной кучи!
— Ну тебя, — Женька спрыгнула с качелей и встала рядом с ними, счастливо улыбаясь. — А я еще вечером покатаюсь. Миш, покачаешь?
— Посмотрим. Да покачаю, конечно, — заторопился он, увидев ее нахмурившееся лицо, — куда ж я денусь. Ну, пошли, а то и впрямь не пустят вечером.
— Да, я же говорил… — заныл опять Сенька, и все трое скрылись в глубине двора.
Старые качели с давно облупившейся синей краской раскачивались вверх-вниз, вверх-вниз… Из дома вышла женщина, посмотрела на них, прищурившись, покачала головой. Потом вернулась в дом — уже пора было ставить обед. А через пять минут из-за сарая выскочила Женька, подбежала к качелям, залезла на них и стала раскачиваться сама, улыбаясь, взлетая с каждым разом все выше и выше.
То, как Тоня вышла, никто не заметил. Коломеев с седым опером по имени Михалыч записывали то, что рассказывал Виктор. Молодой паренек с нежным, словно у девушки, лицом сидел около тела, сосредоточенно что-то изучая и записывая в маленький блокнотик. Тетю Шуру Капица отпаивал невесть откуда взявшейся настойкой пустырника. «Это же моя, — вспомнила Тоня, — я для себя покупала». Она аккуратно прикрыла за собой дверь, сунула ноги в валенки и, как была, в одном свитере и джинсах, вышла на улицу.
Уже начало смеркаться. Тоня быстро прошла по саду, открыла калитку, перебежала через улицу, не чувствуя холода. Дверь была открыта. Она встала на пороге, глядя на сгорбившуюся фигурку у окна.
— Что встала? — раздался усталый старческий голос. — Проходи, присаживайся. Чайку хочешь?
— Чайку… — повторила Тоня, глотая слезы. — Умерла она, Степанида Семеновна.
— Знаю, — старушка наконец обернулась и, не глядя на Тоню, проковыляла в кухню. — А я себе, пожалуй, поставлю чайник-то. Догадалась я, догадалась. Смотрю в окошко, а не выходит никто. Ну, тут уж все понятно стало. Ой, что-то озябла я, должно быть, похолодало на улице.
— Как же вы могли? — плача, спросила Тоня. — Вы же все знали… и молчали.
— Я не молчала, — возразила старушка, появляясь в дверях с чайником. — Чайник-то у меня, оказывается, горячий… Я тебе что сказала? Сказала — уезжай отсюда, не надо тебе здесь оставаться. А ты мне ответила, голубушка, что муженька своего оставить не можешь. А я ведь тебя просила уехать, просила…
Она поставила на стол вазочку с печеньем, две чашки.
— Угощайся. Я чайку-то с травками заварила.
— Вы… — шагнула к ней Тоня. — Вы сумасшедшие все! Сумасшедшие! — Из ее горла вырвалось рыдание. — Столько человек умерли, такой смертью страшной, а вы чайку мне предлагаете! А ваша Женя… Она вас выгораживала, говорила, что вы ничего не знаете! А вы все знали, все! Наверное, это вы и придумали!