Время собираться
Шрифт:
Карл спустился с мусорным пакетом по ступеням заднего крыльца и понес его по дорожке мимо больших лилий, по влажным зеленым листьям которых ползали пауки. Он бросил пакет в мусорный бак. После этого бегом вернулся в дом и захлопнул за собой дверь.
Он остановился посреди комнаты. Его взгляд охватывал ее целиком, вместе с вещами, которые его окружали. С чего же ему начать? Есть электрический мотор, который он делает из скрепок для бумаги и проволоки. Но он может и подождать. На столе среди разбросанной бумаги, книг и карандашей лежал его альбом для марок, марки мокли рядом, в чашке. Он прошел мимо них. Они тоже подождут.
Карл подошел к столу. Сдвинул
Он потянулся к верхнему ящику стола и вынул из него лист бумаги и толстый черный карандаш. Осторожно присел на краешек кровати, держа картинку, бумагу и карандаш в руках. Так, сидя на кровати, освещенный солнечными лучами, пробивавшимися через занавески из рогожки, он начал копировать картинку, весь подавшись вперед, сосредоточенно-заинтересованный, держа лист в нескольких дюймах от глаз. Карандаш оставлял на бумаге жирные, расплывчатые следы, которые он то и дело принимался яростно стирать, так что весь рисунок очень скоро приобрел многозначительный, туманный вид, точно проглядывал через сердитое грозовое облако.
Наконец Карл застонал в отчаянии и смял бумагу. Швырнул ею в дальнюю стену. Бумажный ком добавился к мусору на полу. Карл положил картинку с девушкой на стол, а карандаш в ящик.
Несколько минут он задумчиво сидел на кровати. В ногах лежала книга. Он поднял ее. «Природа атома». Он открыл и стал читать, быстро переворачивая страницы, впиваясь глазами в строчки. Но вскоре он обнаружил, что слишком взволнован, чтобы продолжать. Он закрыл книгу и положил ее назад.
Карл вернулся к столу, растолкал книги и бумаги. Вытащил квадратную металлическую коробку. Она была холодной на ощупь. Он пробежал пальцами по ее поверхности. Какое-то время он притворялся, что не знает, как ее открыть. Прощупал каждый дюйм, исследовал все углы, надавливая здесь и там, ощущая текстуру, ее твердость, ее холодную гладкость. Внезапно его пальцы зацепились за задвижку, и крышка откинулась.
Карл достал большой микроскоп, весь из металла и стекла, его яркое зеркало вспыхнуло в просочившемся через занавеску солнечном свете. Ливень стеклянных слайдов пролился из коробки на кровать. Карл осторожно поставил микрофон на стол и начал собирать слайды, один за другим, пока не сложил их все в аккуратную стопку возле родительской машины.
Наконец он отобрал один слайд и поместил его на рабочий стол микроскопа. Покрутил винт, отводя назад трубку, прижал глаз к отверстию и стал смотреть.
Сначала он видел только темноту, черноту ночи. Он повертел зеркала, изменил регулировку машины. И в темноте возник объект, он плавал в ней, поднимаясь и опускаясь, приближаясь и удаляясь вновь.
Что это было? Отражение кровеносного сосуда в его глазу, движение жидкости внутри его собственного тела. Он видел часть самого себя. Лишь малая частичка его существа смотрела на него из этого отражения. Он подкрутил линзу.
На этот раз свет, который он своими ловкими манипуляциями сумел заманить в полую трубу, сделал зримым образец на слайде. У Карла перехватило дыхание. Теперь перед ним мерцало нутро пригвожденной к месту клетки.
Он бесконечно долго смотрел на это, на кусочек крысиной печенки, пурпурный и белый, как слоновая кость, похожий на массивного червя, аккуратно разрезанного вдоль и демонстрирующего свою пустую середину. Зрелище сырой, раздутой крысиной плоти было пиршеством для его глаза. Он вбирал каждый изгиб, каждое вздутие мясистого кольца, увеличенного до размеров пончика трубой и линзой большого микроскопа.
Что это такое, столь мелкое и недоступное обыденному зрению? Что значило для крысы вот это, этот единственный кусочек ее тела, этот фрагмент ее физического существа? А лишенная тела душа крысы, что она, тосковала ли по тому, что лежало здесь, на его слайде, и на других слайдах, тысячах и тысячах по всей стране, под дулами безжалостных глаз, любопытных и объективных, но начисто лишенных возможности понять, узнать, значило ли что-нибудь когда-нибудь это плотное мясистое кольцо?
Кольцо, срез клетки, кишело смыслом, было исполнено значения и величия. По крайней мере какое-то время. Но наконец внимание Карла стало ослабевать. Ступор сковал его. Руки, привычно лежавшие на винтах микроскопа, стали тяжелыми и неуклюжими.
Карл снова убрал микроскоп в коробку, в ее фетровое и волосяное нутро, где он жил. Вставил на место слайды, плотно закрыл крышку и сдвинул коробку в угол стола.
Какое-то время он сидел, ожидая, когда к нему вернется энергия. Немного погодя он начал осматриваться, приглядываясь к окружавшим его вещам. Вот пластинки, стопкой сложенные у дальнего конца кровати. Вот маленький проигрыватель с кактусовыми иглами и точилкой для них, лежащей на нем же. Вот его коробка с рецептами, металлический ящик, как попало набитый карточками, которые едва умещаются в нем. Вот его модели аэропланов, немецких аэропланов Первой мировой: два черных крыла, кургузое тело. Огромный портрет Кайзера.
Его альбом с марками. Увеличительное стекло и чашка с марками. Карл подался к столу. Засунул пальцы в чашку, на ощупь перебирая вырезанные из конвертов липкие кусочки сырой бумаги, с которых сходили яркие квадратики.
Его взгляд привлекли карты сражений на стене. Линии фронта на них были нанесены неправильно: они оказались не на месте, так как их обогнали конвульсии войны. Карл бросился к карте, на ходу разбрызгивая капли липкой воды во все стороны. По пути задержался, чтобы взять из верхнего ящика стола карандаш.
Но тут он снова увидел картинку, фотографию девушки из журнала. И застыл у стола, вглядываясь в нее. Наконец он опустился на кровать. Взял картинку и свежий лист бумаги, приблизил их к себе, положил на колени.
Он изучал фотографию. Его глаза рассказали ему об этой девушке все. Прикосновения были бы бесполезны, он и так знал о ней все, что нужно. Знал, какова на ощупь ее кожа. Волосы. Обо всем этом рассказало ему зрение. Он давно уже научился следовать за своим взглядом и проникать во все исключительно им. Таких, как эта, на картинке, он каждый день видел на улице, они садились рядом с ним в автобусе, высовывались из окон соседнего дома, развешивая белье. Он видел их много раз.
Карл начал рисовать, медленно, осторожно, кончиком языка упираясь в небо, крепко держа карандаш. Его лицо налилось ярким, лихорадочным цветом, на щеках выступила краска. Линии рисунка выходили у него нервными, крупными, выводившая их рука одеревенела от плеча до кисти и была такой же негибкой, как зажатый в пальцах карандаш. Он остался недоволен, его лицо омрачилось, заливавшая его краска потемнела. С внезапным отчаянием он потер пальцем шершавую бумагу и смазал черные линии.
Постепенно тяжелые, жирные штрихи начали складываться в фигуру девушки, чей образ возникал из скопления пятен, черных, как уголь, нефть и сажа. Текучая масса черноты. Это волосы, струящиеся вокруг лица. Он нарисовал шею и плечи, руки.