Время собираться
Шрифт:
– Да.
– Думаю, это из-за христианства. Именно первые отцы церкви предложили концепцию дуальной природы человека. Тело как воплощение низменной материи и чистый дух. В их глазах человек был расколот на две части, и эти части вели между собой постоянную борьбу. Тело тянуло душу вниз, к греху. Значит, душа могла почитать себя счастливой, когда ей удавалось ускользнуть из тела.
Барбара молчала.
– Идея довольно убедительная. Она преследует нас повсюду. Даже наиболее продвинутые из западных умов автоматически принимают христианский дуализм. Как Фрейд.
Карл ждал, когда Барбара что-нибудь скажет. Она смотрела мимо него, дым сигареты плавал вокруг нее. Комната начинала нагреваться. Маленький электрический прибор, раскалившись, шипел у его ног.
– Хотя вообще-то нет никаких причин, обязывающих нас принимать христианскую дихотомию. Концепцию внутренней порочности природных инстинктов человека, его телесных нужд. Таких как еда, сон, воспроизводство. Вполне естественные потребности. Как доказал Спиноза. Он выдвинул концепцию человека как целого, единства тела и разума, действующих объединено, вместе. Единства, в котором нет хорошего и плохого начал. Он подчеркивал, что никто и никогда не видел бестелесного разума, равно как и тела, функционирующего без ума. Мы знаем их только в единстве. Так почему же мы тогда рассуждаем о них так, словно это две абсолютно отдельные вещи? Довольно интересная мысль, правда? Вполне похоже на реалистический подход.
– Звучит разумно.
– Это монистическая концепция. Пришедшая на смену христианскому дуализму. – Увлекаясь, Карл болтал все быстрее и быстрее, слова текли из него ручьем. Казалось, ему уже не остановиться. Сам он размышлял об этом как будто издалека. Чего это он разошелся? Что с ним такое? Но остановиться не было сил, и он говорил и говорил, одержимый лихорадкой теорий и их интерпретаций. Его мозг работал, как одержимый, охватывая целые концепции за один миг. Тайны вселенной таяли вокруг него, падали, точно снежинки, на его подставленную ладонь. Он тонул в пучине понимания. А Барбара все молчала. Сидела, безмолвно курила и смотрела перед собой, в полумрак комнаты.
Наконец Карл сбросил темп и замолчал. Бросился на стул, совершено измученный. Наконец-то он совсем выдохся. В голове совсем ничего не осталось. Мозг был пуст.
– Это правда? – сказала Барбара. – Они здесь?
Карл шевельнулся.
– Кто?
– Китайцы.
– Верн сказал, что приходил один. Он говорил с ним сегодня.
Барбара погасила сигарету и закурила следующую. Села, откинувшись к стене, скрестила руки, дым стал подниматься над ней.
– О чем вы думаете? – спросил Карл.
– Ни о чем.
– Совсем ни о чем?
– О своей жизни.
– У вас такой несчастный голос.
– Я выбрала не тот путь. И все из-за этого чертова Верна Тилдона.
– Почему?
– Не хочу об этом говорить. Ты видел его сегодня. Видел, какой он. Он хотел, чтобы я стала такой же.
– Хотел?
– Конечно. Он хотел, чтобы и я так жила. С ним. Для удовлетворения его физиологических потребностей. Чтобы брать и пользоваться мной, когда придет охота.
Барбара вскочила и подбежала к обогревателю. Выдернула вилку из розетки.
– Здесь чертовски жарко.
Карл кивнул.
– До чего глупо думать сейчас об этом. Все это было сто лет тому назад. Все вообще ужасно глупо. – Она отдернула штору и стала смотреть в окно на ночь. – Значит, они пришли. Ну, что ж, пусть берут все. Правда, зачем оно им, не знаю. Грязная старая развалина. Пусть забирают, если им хочется. – Она прижала пальцы к стеклу. – Холодно на улице.
Карл поднялся.
– Холодно и поздно.
Барбара повернулась к окну спиной.
– Холодно и поздно. Знаешь, а у нас с тобой много общего. От тебя мне становится лучше. Я чувствую себя лучше, когда ты рядом со мной.
Карл вспыхнул от удовольствия.
– Я рад.
Барбара принялась расхаживать по комнате.
– Я вполне готова все им отдать. Пусть все забирают. Грязная, холодная, ободранная старая дыра. Но как мы отсюда уедем? Здесь есть автомобиль? Как мы отсюда выберемся?
– Эд Форестер оставил нам грузовик. Верн знает где. В каком-то гараже.
– Мы ведь поедем вместе. Когда доберемся до Индии, можем сесть в один поезд. Ты и я. Всю дорогу до Штатов мы сможем быть вместе. В одном поезде, на одном корабле. Что скажешь? Хочешь?
– Было бы здорово.
– Да. Да, это будет здорово. Ехать ведь далеко. Далеко и долго. Мир жесток, Карл. Немного теплоты никому не помешает.
Карл был согласен.
Вдруг Барбара повернулась к нему лицом.
– Тебе не обязательно соглашаться, если ты не хочешь. Не обязательно ехать назад со мной.
– Я хочу.
– Путешествие будет долгим.
– Нет, я правда хочу.
– Хорошо. Возвращаемся вместе.
Карл был рад.
– Мы будем разговаривать. Мы сможем о многом поговорить на обратном пути.
– Так ты для этого согласился?
Карл помешкал.
– Ну, я…
– Ради разговоров? И больше ни для чего?
От смущения Карл заерзал.
– Ну, конечно, не только. Естественно. Само собой.
Оба молчали. В комнате было тихо. После того как выключили обогреватель, снова стало холодать. Ночной воздух возвращался, проникая сквозь щели в стенах, под окном, под дверью. Карл замерз и устал. Он пошел к двери. Тело было как чужое. Столько разного случилось так быстро.
– Мне пора к себе. Увидимся утром за завтраком. Так не хочется уходить. – Он медлил. – Надеюсь, он еще спит. Наверное, я передвину свою кровать в дальний конец спальни. От него пахнет. Воняет.
– Скоро они будут здесь. Тебе уже немного терпеть осталось.
– Вот именно. С минуты на минуту, надо полагать. – Он взялся за ручку двери.
– Побудь еще немного, – сказала Барбара.
Карл замешкался. Больше всего на свете ему хотелось вернуться к себе в комнату и нырнуть в постель.
– Уже так поздно.
– Что ты будешь делать?
– Лягу спать.
Барбара кивнула. Ее лицо ничего не выражало. Он подождал и открыл дверь.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Карл.