Шрифт:
Снег выпал, когда сраженный сном Александр Васильевич постанывал на нарах. У него всегда ломило к непогоде разбитое еще в молодости ребро.
Утром Горанин увидел горы другими. Белый сказочный мир расстилался вокруг. В сочетании с тишиной он рождал ощущение нереальности.
– Как на луне, – сказал Федя, вышедший вслед за Александром Васильевичем из домика лавинной станции.
– Замерь глубину, – приказал Горанин и придирчивым взглядом окинул зубчатые, точно приклеенные к небу хребты.
Ему показалось, что по соседнему гребню передвигаются
– У тебя глаз острее. Посмотри. Вроде бы люди шли.
Федя долго и внимательно разглядывал в бинокль склоны гребня, но тоже ничего не увидел.
– Показалось.
За хребтом лежала чужая страна. Граница проходила по высокогорному плато. Район этот был недоступен человеку. Над ним изредка пролетали патрульные вертолеты. И тогда на снегомерной станции был праздник. Вертолет обязательно сворачивал к их домику и, покружив над каменным козырьком, сбрасывал чай, газеты и неизменный вымпел.
«Привет самому дальнему посту. Махура».
Так начальник ближайшей погранзаставы намекал на бдительность и напоминал о давнем уговоре – следить по возможности за нижней тропой.
Александр Васильевич надел лыжи и заскользил вниз. Он хотел посмотреть, занесло ли снегом капкан, поставленный вчера на развилке троп. Он долго разыскивал капкан на узком перекрестке, а когда нашел, то увидел, что капкан стоит дужками к обрыву. У каждого охотника своя привычка ставить капканы, Горанин всю жизнь ставил их навстречу зверю, дужками вперед. И вчера он не изменил своей привычке. «Может быть, лиса развернула капкан», – подумал Александр Васильевич, поднимаясь по знакомому склону, где когда-то убил барса.
Всякий раз, пересекая склон, Горанин вспоминал подробности этого поединка. Молодой барс и не думал таиться. Он сразу бросился на человека. Первым же выстрелом Александр Васильевич ранил зверя. Но и раненый, тот полз к нему по склону, готовясь к последнему прыжку.
Весь день Александр Васильевич был хмур и раздражителен. Подолгу обшаривал он биноклем горы, прощупывал каждый метр и не находил себе места.
– Чего маетесь? – успокаивал его Федя. – Может, игра теней... В горах живем. Посудите сами – за сорок лет никого на этом плато не было. Ни-ко-го. Туда только сверху можно попасть и то не всегда...
– А тропа Сеид-хана? – тихо спросил старик.
– Легенды... Ну, может, в древние времена и ходили купцы... И была тропа такая тайная. Но сами же говорили – за двадцать пять лет все здесь обшарили, прочесали.
– А если есть сквозная пещера? – не сдавался Александр Васильевич.
– Вы взрослый человек, – осуждающе заметил Федя, – а еще на границе служили...
Да, было время, и он, Горанин, служил в пограничных войсках. Безусым пареньком по комсомольскому призыву пришел Александр Васильевич на заставу и отдал нелегкой службе всю жизнь, вышел по возрасту в отставку, но с границы уйти не смог. Попросился на снегомерную станцию. Работа оказалась несложной и даже в чем-то интересной.
Сын звал отца в столичный город, где работал врачом. Александр Васильевич съездил к сыну в гости и вернулся в горы.
Горанин мельком взглянул на Федю, усмехнулся, поймав его насмешливый взгляд, и спросил:
– Как по-твоему, кто переставил капкан?
– Вы просто забыли, как его поставили.
Федя все так же с усмешкой смотрел на Горанина.
«Неужели действительно забыл?» – подумал Александр Васильевич, выходя из дома.
Чутьем, выработанным за долгие годы службы на границе, Горанин чувствовал что-то неладное в горах. И беспокойство, вселившееся в него с утра, росло с каждым часом.
Он еще раз сходил на лисью тропу, но ничего подозрительного не обнаружил.
Косые тени упали в долину. Ночь заливала ущелье густой смолой.
– Спать где будете? – спросил Федя. – Опять на улице?
– Да, – коротко ответил Горанин.
Он поднял с пола спальный мешок, ударом ноги распахнул двери и вышел на крыльцо.
И вдруг увидел короткую тусклую вспышку на гребне. Словно кто на секунду приоткрыл клапан в палатке. Или зажег спичку. Но сколько ни вглядывался Горанин во тьму, огонек больше не появлялся.
Снег дышал свежестью. Он пьянил, будоражил мозг. Над горами мерцали близкие звезды. Темно-синяя бездна неба дышала холодом.
Горанин лежал на спине и слушал свои мысли. Они звучали в мозгу, горячие, жгучие, текли сквозь него теплой волной. Так знакомо и близко было это ощущение, так спокойно было с ним, что, засмотревшись на пылающее звездными иглами небо, он забылся тревожным коротким сном.
Проснулся Александр Васильевич посреди ночи от тонкого пронзительного свиста. Горы рождали ветер. Холодный воздух боролся с теплым.
Горанин вылез из спального мешка и прошел к домику. Рация спала, укрытая пледом. Он долго смотрел на нее. Можно поднять тревогу. Стоит только тронуть прохладный ключ передатчика. А если тревога будет ложной – скольких людей вырвет он из постели и бросит в ночь, в снега? Короткое слово – тревога. А ночь из-за нее бывает длинней целой жизни.
Нужно дождаться утра. И самому пройти по гребню. Если там были люди, они оставили след.
Утро вкатило в межгорье розовый рассыпчатый свет. Горанин, лежа в спальном мешке, одним глазом следил за тем, как Федя надевал лыжи, поглядывая в его сторону.
Александр Васильевич, может быть, впервые за два года совместного житья не проводил Федю. Чувство обиды на этого в общем-то славного парня еще не прошло у Горанина. Посмеялся над стариком и в ус не дует.
Федя двинулся нижней тропой, и Александр Васильевич понял, что он хочет пересечь горное плато к северо-западу от станции и спуститься в долину по его восточным уступам. Это было необычно. Значит, Федя решил прочесать весь участок к западу от станции. И его задела тревога.
Красная шапочка Феди долго горела на белом снегу. Но и она растворилась в ослепительном сиянии гор. Тогда Александр Васильевич взял бинокль. Но посмотрел он не туда, где исчез Федор. Он смотрел на верхнюю тропу. Сильные стекла приблизили резкие изломы скал. Тропа бежала между материковым склоном и гребнем древней морены. Морена осталась от ледника, сползшего в долину. Тропа прерывалась осыпями, но с помощью страховочной веревки их можно было преодолеть.